Пётр Курков - Категория жизни: Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Но ведь звали не его, звали Зою, она бы не стала перечить отцу и матери, она бы прониклась деликатностью ситуации, потому что уродилась не в кого-то, а в своих отца и мать.

— Зоя говорила, что у Анны Викторовны есть и сын, и дочка…

— Сын и дочь не возражают, — сказала теща.

— Кем же они будут приходиться Зое? Братом и сестрой?

— Видишь, как неожиданно разбогатела твоя жена на брата и сестру!

— А им повезло на Зою, так?

— Нет повода возражать, Михайло. Они от Анны Викторовны отделились семьями, живут мирно, по теперешним временам…

Михайло встал под расцветшей липой, оперся спиною о ствол. Между листьями порхали пестрые бабочки, на желтой кипени цвета гудели пчелы и копошились мурашки. Казалось, эта старая липа гудела так не только в прошлом или позапрошлом году, а всегда, и будет играть пчелами и мурашками даже тогда, когда не придется больше наведываться в село… Наблюдая за тещей, сновавшей по саду, чувствовал какую-то острую вину перед нею, но в чем он провинился? В том, что тесть так неожиданно задумал перейти к Анне Викторовне? Черт-те что, ну бесятся молодые, им уж самой молодостью велено беситься, но — человеку в годах? Да еще когда этот человек в годах — твой тесть?! Нет, нельзя стоять вот так с опущенными руками, следует все-таки привести старика в чувство всем на пользу. Вишь, ловит рыбу, а рыба не ловится в колдобине. Нужно пойти и поговорить по-мужски. Мол, мужчина всегда мужчина, ха-ха, иногда просто грех пройти мимо женщины, и вы, Дмитрий Иванович, не прошли просто так мимо Анны Викторовны, пусть бы и оставалось все шито-крыто, зачем молва на все село, насмешки да издевки. К примеру, взять меня. Держу вашу Зою, у нас двое детей, у Зои приличный заработок в заводской лаборатории, у меня — приличная зарплата в школе. И третий год встречаюсь с Люсей, она в аптеке работает, всегда чистенькая, беспечная, всегда дефицитные таблетки и микстуры не только для своей семьи, но и для знакомых. Люся не бежит к своему мужу похваляться таким любовником, как я, и я не бегу к своей Зое хвалиться Люсей, хотя каждый на моем месте похвалился бы! Всем хорошо, всем удобно, у каждого цела семья, у каждого — неподмоченная репутация. И Люся такая не одна, и я такой не один, много таких, что с толком да с умом… Ха-ха, у Люси муж — рыболов, в выходные или на праздники всегда на реке или на озере, иногда и меня прихватывает половить рыбку, мы приятели, ха-ха, по-доброму, ибо чего же враждовать?..

— Не возьмет в толк старик, — молвил вслух сам себе. — Потому что тесть, а не родной отец. Родной отец понял бы и не бесился… Может, пойти к Анне Викторовне? Мол, с визитом вежливости к старой учительнице. Поблагодарить за уроки немецкого, которые когда-то давала нынешней его жене Зое, а заодно преподать ей урок этики, поскольку урок этики не помешал бы женщине в летах, всеми почитаемой пенсионерке, которой возжаждалось искусить всеми почитаемого пенсионера. А не попросить ли, чтобы его, Михайла, усыновила, а? Мол, если тесть к вам в мужья, то я вслед за тестем в названые сыновья, а? А мои дети к вам во внуки просятся, разве же детям не захочется такой бабушки, а? Анна Викторовна, вы уже составили завещание и заверили его в нотариальной конторе? Завещание свое перепишите и перезаверьте, чтобы в завещании фигурировал я, фигурировали мои дети — у вас ведь теперь появились новые наследники, а вы, справедливая и любящая, не можете нас забыть в завещании, подсказываю вам, чтобы не забыли. Может, у вас есть припрятанное золото или драгоценности? Отдавайте, Анна Викторовна, в наши надежные руки, хорошая память о вас останется, вы об этой памяти уже нынче позаботьтесь.

Представляя себе встречу с учительницей немецкого языка, Михайло улыбался под липой, и на душе становилось легче. Нет, разговор не удастся, Анна Викторовна впадет в истерику, пожалуется тестю, а тесть — неуправляемый, у тестя, вишь, долг сердца.

Но как спасти положение — спасти ведь надо?

С озерка за яблоневым садом тесть вернулся без улова, просветлев глазами и посвежев лицом, с неторопливой торжественностью поставил удочку на крыльцо, и вся его щупленькая фигура приобрела солидность. Вскоре из открытой веранды долетел звук электробритвы: тесть вторично сегодня брился, хотя той щетины и не наросло. Через какие-нибудь четверть часа тесть вышел из дома в белом полотняном костюме, при галстуке, в желтой соломенной шляпе, окантованной коричневой шелковой лентой. Взглянув на Михайла и на жену, разговаривавших под липой, он упругой, молодцеватой походкой направился к гаражу у ворот, открыл дверцу «Запорожца» и завел мотор.

— Куда это тато? — озадачился Михайло.

— Как будто бы не говорил.

— А-а! — догадался он. — Ну, коли так, он у нас далеко не уедет, правда, мама?

— Что ты задумал? — схватила зятя за руку.

— Запру в гараже — и пусть сидит до утра!

— Не смей! Мы не знаем, куда Дмитрий Иванович собрался.

— Не знаем? Так вырядился же к Анне Викторовне. Пусть посидит до утра в гараже, пусть опомнится, а завтра еще сам поблагодарит. Потому что перепутал, где его долг сердца!

«Запорожец» выкатился из гаража, развернулся неподалеку от липы. Тесть посмотрел в ветровое стекло, губы шевелились, видимо, что-то сказал, и машина выбежала на улицу. Михайло, избегая тещиного взгляда, пас глазами похожую на верблюда тучу над селом, которая в своем темном грозном горбе несла близкую грозу.

— Михайло, успокойся, мы ведь не знаем, куда поехал Дмитрий Иванович. Может, развеяться, ты же его обидел.

— Я его обидел?!

— Сынок, разве можно неволить чьи-то чувства? Разве можно отцовы чувства неволить?! Нет, только честь по чести, мы учителя, село смотрит на нас, выпускники наши…

— Вот послушайте, мама…

И рассказал о знакомом портном из ателье пошива верхней мужской одежды. Однажды этот портной созывает взрослых своих детей и торжественно заявляет, что, мол, все уже встали на ноги, обзавелись квартирами, детьми, машинами. А как же, он помогал детям, а теперь вот переходит жить к женщине, которую полюбил. Услышав такое, сыновья его, здоровые лбы, для оздоравливающего морального стресса легонько отлупцевали отца, спрятали всю верхнюю одежду, на шитье которой старик зубы съел, а самого заперли в спальне. Продержали в изоляции несколько дней, после чего портному перехотелось идти к молодой женщине. Он остался со своей законной, с нею в добром согласии живет и теперь.

— Какой ужас, какое надругательство! — дивилась теща, восприняв услышанное совсем не так, как рассчитывал Михайло. — В наше время и такое варварство!

— Эх, мама! Не в силах я помочь, потому что вы и сами не хотите моей помощи. Как погляжу — вся жизнь у вас словно урок каллиграфии в начальной школе, какая-то чудная каллиграфия, курам на смех. И Зоя пошла в вас, ей тоже каллиграфию подавай в жизни — от первого и до последнего урока. — Положил руку на тещины плечи, спросил: — А может, помочь, а, поломать все?