Пэм Муньос Райан - Эхо

Голоса их были так прекрасны, словно из иного мира, они дарили радость и силы. Песня словно звала его, умоляла держаться, как будто они просили не только о его жизни, но и о своей собственной.

Однажды ночью он пошел на поправку. Жар спал, и Кенни проснулся голодный как волк. Лунные лучи падали через открытое, хоть и зарешеченное окно, и у постели на полу лежали полосы света. Кенни улыбнулся трем девушкам — они так и не отходили от него. Они улыбнулись в ответ и дружно кивнули, взявшись за руки. Но не успел он вымолвить хоть слово, как они унеслись в ночь, в иное пространство и время.

Утром он спросил немку-медсестру по имени Элизабет, что это были за девушки. Хотелось сказать им спасибо. Куда они пропали? Может, они были волонтерками? Вернутся они еще?

Элизабет ответила, что к нему никто не приходил. Возможно, от лекарств, которые он принимал, у него возникли галлюцинации. Многим солдатам в лазарете мерещится всякая всячина. Кажется, он говорил, что у него дома остались мать и две сестры? Быть может, они ему и привиделись. Медсестра погладила его по руке, сказала, что все это случилось лишь в его воображении, и стала расспрашивать о его настоящих родных в Америке.

Он сам не заметил, как рассказал ей, что раньше играл на скрипке, а сестры — на флейте, рассказал о потайной комнате, где отец спрятал два пианино, рояль и десятки других музыкальных инструментов.

Элизабет в ответ рассказала, что ее отец когда-то играл на виолончели в Берлинском филармоническом оркестре, а младший брат — очень способный музыкант, и будь все по-другому, непременно попробовал бы поступить в консерваторию. Кенни улыбнулся. Ему понравилось, что она так трогательно гордится братом.

Кенни стал в лазарете местной знаменитостью. Пленные, по большей части французы и американцы, и даже немецкие охранники приходили к нему и просили показать талисман, который спас ему жизнь.

Он никогда не отказывался. Вынимал из кармана талисман и показывал всем, держа на ладони.

И каждый раз заново удивлялся чуду — искореженной губной гармошке. В ней засела пуля, которая летела ему прямо в сердце.

Айви поправила ноты на пюпитре. Ей нравились мелодии из оперы «Порги и Бесс», нравилась «Рапсодия в стиле блюз», но весь вечер она ждала песню Роджерса и Хаммерстайна из мюзикла «Юг Тихого океана». Спектакль она уже видела дважды — один раз год назад, когда только-только переехала в Нью-Йорк, а второй — вчера вечером, с Кенни.

На сцену вышел дирижер, Фридрих Шмидт, и вслед за ним — пианист, Майкл Фланнери. Он должен был участвовать во втором отделении концерта, а в финале исполнить соло. Затем появился баритон из «Метрополитен Опера», Роберт Меррилл, тоже в черном фраке, поклонился публике и сел рядом с дирижером. Зрители захлопали в приятном предвкушении.

Началась великолепная увертюра. Сюжет мюзикла словно заново увлек Айви в захватывающее путешествие. Это была смелая постановка о дискриминации и несправедливости. О любви героини пьесы к мужчине, у которого были дети от женщины другой расы, и о том, как она старается с ними свыкнуться. О любви солдата к прекрасной меланезийской девушке, которую может не принять его семья на родине. История на фоне войны и нетерпимости — обе темы были Айви слишком даже знакомы.

После увертюры Роберт Меррилл исполнил «Моя девушка на родине», «Моложе весны», «Ненависти учат с детства» и «Мечта почти сбылась». После каждой песни публика устраивала овацию. В зале нарастала мощная энергетика.

Фридрих Шмидт вновь поднял дирижерскую палочку. Роберт Меррилл приготовился петь. Майкл Фланнери начал фортепианную прелюдию — свою собственную аранжировку «Волшебного вечера». Сперва он играл медленно, будто колыбельную, потом все громче, словно буря, и под конец куплета музыка вновь зазвучала плавно и спокойно.

Дирижер дал знак оркестру.

Роберт Меррилл начал арию «Волшебный вечер».

Айви выдохнула в отверстие флейты. Она следовала за музыкой, целиком захваченная нежным, проникновенным рассказом о любви, от которого слезы наворачивались на глаза.

Айви казалось, будто ее коснулось волшебство. Встречаясь взглядом с другими музыкантами, она видела, что и они чувствуют то же самое.

Сегодня в концертном зале жило какое-то сияние, словно Айви, и дирижер, и пианист, и оркестр, и все до единого зрители стали едины, дышали в одном ритме, видели перед собой одну и ту же картину, полную красоты и света, под теми же звездами…

…связанные друг с другом шелковой нитью судьбы.

Десять лет прошло с тех пор, как Отто заблудился в чаще, а потом нашелся в грушевом саду. Он женился на Матильде — в конце концов, она всегда в него верила.

Прошло еще много лет, и наконец у них родилась дочка по имени Аннализа, хромая от рождения. Когда стало ясно, что ей всегда будет трудно ходить, местный доктор посоветовал отдать ее в приют для увечных. Но Отто с Матильдой даже думать о таком не хотели! Они перепробовали все целебные мази и снадобья, приглашали одного врача за другим. Скоро Отто оказался по уши в долгах.

Пришлось ему продать их маленький домик и переехать в квартиру в ближайшем городке. Он стал работать настройщиком в мастерской музыкальных инструментов. За годы он достиг совершенства в своем ремесле, и заказчики требовали только его. Хозяин мастерской позавидовал его известности и уволил Отто. Без работы, с больной дочкой и женой, измученной непосильными трудностями, Отто впал в уныние. Часто он до рассвета бродил по улицам городка, терзаясь тревожными мыслями.

Однажды утром он увидел объявление в окне магазина: большая фабрика губных гармошек в Троссингене ищет мастеров, умеющих делать высококачественные гармоники. Был объявлен день, когда мастера могли представить на рассмотрение образчик своей работы. Может, это его счастливый случай? Только сумеет ли он? Отто решил попробовать.

Он трудился день и ночь за кухонным столом. Шлифовал наждаком гребенку из грушевого дерева, мастерил плату с язычками, тщательно настраивал инструмент, чтобы повторить звучание его любимой гармоники — той, что когда-то Айнс, Цвай и Драй освятили своим дыханием.

Неделю спустя он положил в карман гармонику, завернутую в посудное полотенце, запряг лошадь в тележку и поехал в город, где находилась фабрика. Мастера со всей округи уже выстроились в очередь, каждый со своей гармоникой. У Отто сердце сжалось. Куда ему состязаться с таким количеством умелых мастеров!