Владимир Саламаха - 3. Если упадёт один...

На этих дорогах постепенно не только красноармейцы Груздева, а и тыся­чи таких же других, попавших в окружение, по сути, вчерашних мальчишек, превратятся в настоящих воинов.

Младший политрук Груздев, наблюдая за подчиненными, видел, как про­исходит становление каждого из них. Он уже был опытным командиром, и ту правду войны, которую знает каждый, кто воевал: если ты не убьешь врага, то враг убьет тебя, — хорошо знал еще с финской, и сейчас, так сказать, рас­ширил ее содержание и для себя, и для своих солдат. А именно: враг, если ты не уничтожишь его, убьет не только тебя, он убьет твоих родителей, родных и близких, соседей, знакомых и незнакомых людей, в конце концов, уни­чтожит твой народ, Отчизну. И здесь «ты» Груздев понимал, как все мы, а «тебя» — как всех нас. Понимал, что один ты можешь погибнуть, убив или не убив врага, вот только ради чего, с какой целью, и будет ли оправдана твоя смерть, если она бессмысленна. Так что среди многих правд войны есть и такая: «Погибать просто так, ни за что, нельзя».

Война застала Груздева недалеко от границы. В первый же день часть, в которой он служил, попала под бомбежку и была разбита. Уцелели немногие. И вот уже много дней Груздев с двумя бойцами из роты, в которой он служил (остались живыми, не сбежали, не попали в плен), и с теми, кого подобрал по дороге, двигался на восток.

Поход их был тяжелым и опасным. Рискуя, солдатам Груздева приходи­лось заходить в деревни, просить еду, расспрашивать про дорогу. Люди дава­ли что могли. Подсказывали, куда идти. Опасность подстерегала на каждом шагу, но им пока везло. Шли лесами и перелесками. Перед каждым привалом выставляли часовых, вперед высылали разведку. Чаще всего в разведку ходи­ли Петро и Гаврила. Груздев очень хорошо их знал, они служили с ним уже второй год.

Петро и Г аврила, отправляясь в разведку, надевали немецкую форму. Они раздобыли ее еще в начале своего похода к линии фронта, «сняв» ночью двух часовых немецкого обоза около какой-то сожженной дотла деревеньки.

Петро, как и его друг Гаврила, до армии был шофером. Сообразительный, если надо, напористый, горячий, но мог сдерживать себя, когда надо было действовать рассудительно. Товарищей всегда поддерживал, казалось, ничего не боялся.

Груздев знал, что такие никогда не подводят, первыми бросаются туда, где страшно. Чужая беда для таких — своя. Этому научиться тяжело. С этим надо родиться.

Гаврила по характеру был мягче Петра. Но такой же общительный. Если надо, последнее отдаст товарищу. Груздев еще до войны замечал это за ним, ценил, особенно сейчас, когда всем тяжело. Видел, как тот на привалах неза­метно пододвигал свою картофелину, ломтик хлеба или еще что-нибудь из съестного Ивану, Никодиму или Василию: новичкам непросто привыкать к такой жизни, которой жила группа.

Гаврила был весельчак. Это всем нравилось. Говорил, что до войны, выу­чившись на шофера, в своем поселке возил невест, а их было не счесть. Когда спрашивали куда, отвечал: «Куда, куда, к их женихам! Не к себе же в дом! — И смеялся: — А вы, собаки, думали куда?»

«Собака» было его любимое словечко. Когда был в настроении, наделял им каждого, конечно, кроме командира. Вкладывал в слово особенный смысл: легкая ирония, похвала и даже возмущение. Никто на него не обижался, слово это он всегда произносил с какой-то особой интонацией, с легким юмором. В армии сослуживцы его так и звали: Гаврила-собака.

На Петра и Гаврилу Груздев возлагал особые надежды: кремень! Ино­гда, смотря на них, вспоминал, как за Бобруйском, по дороге на Довск (а там шоссе на Москву, это каждый офицер и без карты знает), около деревни Пересека увидели в кювете оставленную машину. Полуторку. Петро и Гаври­ла завели ее, парни вытолкали на шоссе: теперь поедем!.. Груздев хотел было дать команду: «В машину!», как заметили сзади, может, за километр, немец­кую колонну.

И откуда она появилась!.. Шли вдоль дороги, придерживаясь леса, никого на ней не видели. И тут...

Груздев приказал отходить. Лес недалеко, через лужайку. Застонал, как дитя, Гаврила: «Товарищ младший политрук! Вы отходите, а я машину пове­ду. Где-нибудь дорогу к лесу найду, там и встретимся».

Петро поддержал Гаврилу:

— Разрешите и мне.

— Назад! За мной! — приказал Груздев.

Подчинились. Вместе со всеми бросились к лесу. Чуть отбежали — свист в воздухе. И сразу же горячая волна обожгла парней, оглушил взрыв. А маши­на — вдребезги!.. Рядом с ними падало то, что от нее осталось.

Когда добежали до опушки, Груздев, заметив, что все здесь, сказал:

— Ну что, Гаврила? Видел?

— Товарищ командир, да мы с Петром спасли бы машину.

— Как?

— Я — за рулем, ехал бы зигзагами: попробуй попади. А Петро с под­ножки кричал бы мне: «Снаряд слева!.. Снаряд справа!..»

— А потом ты с Петром — вверх! — сказал кто-то.

— Было бы вам снаряд слева, снаряд справа. Это тебе не чужих невест возить.

— Тише! — поднял руку Гаврила. — Собака!.. Жизни не видел. А я, а мы... — запнулся, умолк.

Немецкая колонна проехала по шоссе, не остановилась у разбитой маши­ны, погони не было.

Углубились в лес. Груздев выставил дозор, двух бойцов направил к лугу. Приказал отдохнуть, поглядывая на Гаврилу, который, наверное, и не понял, что могло бы случиться с ним и Петром, если бы они сели в машину.

— Гаврила, не побежали бы вы с Петром, кто бы после войны в твоем поселке невест возил? — сказал Груздев, но не как командир, а как товарищ.

...Случаются такие моменты на войне, когда командиру надо быть това­рищем своим бойцам.

— И в самом деле, кто? — сняв пилотку будто сам у себя спросил Гаври­ла. — В поселке, да и на всю округу таких, как я, шоферов нет. Есть, правда, шоферы, но ведь не такие. Я же могу ехать, стоя одной ногой на подножке. Собака!

— Кто это собака? — спросили парни.

— Кто, кто. Я!

— Ты хоть себе невесту привез?

— Нет. Откуда? Малая еще была моя невеста. Соседка Зинка. Вот такая (провел рукой около груди). Все о ней думаю. Как она там. Может, немцы наш поселок уже заняли.

— Как и все, — сказал кто-то. — Даже если и заняли.

Груздев обнадежил:

— Не думаю, что до Смоленска дойдет фронт. А Зинку свою, если любишь, после войны непременно к себе привезешь, — сказал и улыбнулся, представив Гаврилу женихом: на голове вместо заношенной пилотки — кепка с цветком.

— Теперь моей Зинке семнадцать, — продолжал Гаврила. — Вернусь и привезу! А что?

— Конечно привезешь, — опять обнадежил его Груздев. — И всех нас на свадьбу пригласишь.

— Товарищ младший политрук, — пошутил кто-то. — Он же не пригла­сит, пожадничает, это сколько на всех вина надо! Только если вас.

— Я?! — возмутился Гаврила. — Да я с Зинкой за вами на машине при­еду! Всех у себя соберу.