Владимир Саламаха - 3. Если упадёт один...

— Есть среди них, — Груздев кивнул на парней, — и те, кто служил. Правда, только двое. Остальных по дороге встретил. Мальчишками были, даже присягу не успели принять. А сейчас — воины. А тот, о котором гово­ришь, пожалуй, неплохо обучен был, коли с пушкой.

— Мабыць, так.

— К своим придем, и — в бой! А надо будет — и раньше. Кажется, пока надобности такой не было.

— Дай бог, если так, — старик перешел на русский язык. — Что ж, тогда ты правильно делаешь, командир. Береги их. А к фронту, если не за день-два, все равно дойдете. А пока выдели мне пару-тройку парней. Со мной пойдут. По дороге растолкую им, как вам дальше идти. В деревне еду дадим. Что ста­руха моя соберет, что люди. Деревенька наша небольшая, она отсюда недале­ко, в лесу. Я почему за вами шел. Кто знает, какой сейчас люд по лесам ходит. Мы вас еще издали заметили. К деревне вы шли. Я направился навстречу, чтобы вас отвести от нее, а вы сами свернули в сторону. Дорогу к деревне мы лаўжамі завалили, мол, дальше хода нет. Дальше — глушь.

— Чем, чем? — спросил Груздев.

— Валежником, говорю. Жена моя — белоруска, это ее слово. Я — рус­ский. Кучи хвороста, лаўжы, по-русски — валежник.

— Вот оно что, — сказал Груздев, — видели кучи хвороста. К ним и за ними на дороге есть следы от машины. Надо бы замести, если такая маски­ровка.

— Ишь ты, заметил. Заметем. Есть еще кому, хотя из мужиков одни стари­ки остались в деревне, а крепимся. Все наши парни и мужчины сразу пошли в район, как только узнали, что война. Прибежала моя внучка из района, она там десятилетку закончила, кричит: «Война!» А коли так, то воевать пойдем все, кто может. А мне куда? Лета мои уже не те. Так что мой фронт теперь там, где я. Это не я придумал, так люди говорят, те, что поднялись против врага не на фронте, а в тылу. У нас так всегда говорили те, кто не мог на фронте с врагом воевать, это я хорошо помню, пожил на свете немало, всякое видел и слышал. Думаю, что еще и я пригожусь. Может быть, вам, а может, другим, если они наши. А может, и враг еще узнает меня. Не первых вас таких встречаю и не последних. И военные идут, и гражданские. И молодые, и старики. Но вот что нас тревожит: вчера детишки с учительницей на машине приехали. Дет­домовцы. Мы хотели, чтобы они остались. Накормили, как могли утешили, а учительница говорит: «Дальше пойдем». Правда, внучка моя, Олька, пошла с ними. Как же учительнице одной? Вдвоем смелей. Олька путь к шоссе знает и дороги по лесам — тоже. Деревня там одна есть большая, я родом оттуда. Хотя бы туда им дойти — все-таки ближе к фронту. Надеюсь, найдутся там люди, помогут если не фронт перейти, так едой, согреют, а может, и по домам разберут детишек-то.

— А машина что?

— Машина на ходу, хотя побита пулями. С шофером плохо. Детей он вез. Поле там длинное, дорога между лесом и полем, выйдете отсюда, луг увидите. Самолет налетел, ну и давай стрелять. Шофер детей высыпал из кузова: «В лес!» Побежали они в чащу. А ему куда? В лес дороги нет. Ну и погнал по краю поля. Пока дорогу нашел, пуля и попала в плечо. Насквозь. А затем, пока самолет разворачивался, шофер дорогу в нашу деревню нашел, смог в лес заехать. А здесь я и мой сосед Трофим на дороге, как раз собирались ее зава­лить валежником. Трофим с шофером в деревню поехал, его перевязать надо было. А детей я пособирал. Всех. Только перепуганные. Шофера женщины перевязали. Детей накормили, успокоили. А дальше что? Самолет над дерев­ней пролетел, правда, даже не стрельнул. Мы, если что, своих в лес отведем, спрячем в болоте, наши привычные. А эти городские, их же комары съедят, они же там исплачутся. Да и не сможем мы их досмотреть, в деревне одни ста­рики и дети. Кто знает, когда война закончится. А все равно хотели оставить у себя малышей, но учительница говорит: «Нет, спасибо. Доведу». Ну и пошли на восток по этой дороге, по которой вы шли. К шоссе направляются, знать, где-то впереди вас. Я чего: по дороге за ними идти будете. Догоните, доведите их, сынок, доведите. Боюсь, сами не дойдут. Если б мог, сам с вами пошел бы. А теперь парней давай. Время бежит.

— Товарищ младший политрук! — Гаврила подбежал к Груздеву. — Машина ведь на ходу! Догоним! Вы нас на дороге ждите, чтобы не разми­нуться.

— Гаврила, Петро, Василий, идите с батей, — приказал Груздев. — Маши­ну сюда!

Старик вопросительно посмотрел на него.

— Батя, слышишь, что парни говорят? — сказал Груздев. — Обязательно довезем!

Старик молча пожал ему руку, повернулся и направился в чащу леса. За ним — Гаврила, Петро и Василий. Остальные стояли молча. Слышали, что говорил старик. И о том, что бегут, и о детях. Чувствовали себя посрамлен­ными: бойцы!..

Парни вернулись часа через два. По лесной дороге на полуторке приеха­ли. Гаврила был за рулем, Петро и Василий сидели в кузове. Привезли сало, хлеб, даже отваренную картошку и две большие бутыли молока. Было чем сейчас перекусить и что оставить на потом, на ужин и завтрак.

Груздев и бойцы, ожидавшие Гаврилу, Петра и Василия, подошли к маши­не. Осмотрели ее. В нескольких местах пулями пробиты кузов, кабина и капот. Удивились, как она еще могла ехать.

— Как?! Это же полуторка! — сказал Гаврила. — Она все могёт. Ты мне оставь раму, колеса, руль, мотор — больше ничего не надо: поеду на ней. На учениях ездил. Конечно, горючка нужна. А она есть. Старики запасливые. У друга деда литров двадцать нашлось. Говорит, когда-то военные недалеко лагерем стояли, выменял на самогон.

— А вам водки дали? — спросили парни.

— Никодим, Ваня, где ваша кружка? Доставайте, Гаврила плеснет.

Бойцы рассмеялись.

— Брось, кружка! — не понял шутки Никодим. — Вижу, понравилась. Ты мне ее не оскверняй! Одна женщина дала в дорогу, мать троих солдат. Может, где-нибудь встретим их, отдадим. Ее из гильзы сделал отец этих ребят. А ты.

— Вы что? — настороженно посматривая на Груздева, сказал Гаври­ла. — Какая водка? Предлагали на лекарство, но мы отказались. Воды взяли. Бидон. В кузове.

— Воды... Воды мы и без кружки попьем. Пригоршнями.

— Не дури, Гаврила, — сказал Груздев. — Дали так дали. По глазам вижу. Держи. Потом, как выйдем из окружения, разберемся, что за лекарство. Ты лучше скажи, как дальше ехать. Растолковал батя?

— Да, — ответил Петро вместо Гаврилы, который сделал обиженный вид. — Верст через пять выедем на луг. Через него дорога в другой лес. Затем лесом, километров через десять — шоссе. По нему влево — на Москву. Гово­рил, чтобы на шоссе не выезжали. Сказал, что на внучку надеется, она у него сообразительная, доведет малышей до деревни, из которой он родом. А там, говорил, его, Матвея Суровцева, все знают. И внучку его знают, так что надо надеяться на лучшее.

— Ну что, перекусывать не будем? — спросил Груздев.

— Какой перекус, товарищ младший политрук! — возмутился Гаври­ла. — Детей догонять надо.