Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

— Отпустить? Куда? — испуганно бормотала Катя. — Как это — отпустить? Навсегда?

— Да, навсегда, — спокойно и радостно ответила Нина. — Отпустить в монастырь.

Конечно, придя в себя, Катя ее не отговаривала — какое она имела на это право? Осторожно спросила, хорошо ли та подумала.

Нина, увидев понимание дочери, расцвела, расслабилась и принялась с жаром рассказывать дочери о Коробейниковском монастыре, о своем «новом доме», куда она так стремилась.

— Алтайский край? — удивилась Катя. — А почему так далеко? Неужели не было ничего ближе?

Оказалось, что мать там была в паломничестве и там, в Богородице-Казанском, в Коробейникове, на нее сошла благодать .

— Мое место, мое, доченька! — с жаром рассказывала она. — Как вошла туда, так почувствовала!

Оказывается, решение было принято давно.

— Только все не решалась сказать тебе, отпроситься. Боялась, — торопливо и смущенно призналась она.

— Боялась? Чего? — удивилась Катя. — Как я могу тебе запретить?

И Нина, расплакавшись, снова начала просить прощения и сетовать, как много она дочке должна. Вот что ее мучает — имеет ли она право? Имеет ли право оставить дочку и внучку и уйти?

— Впервые, — тихо сказала Катя, — впервые мы разговаривали. Просто разговаривали, и все — обо всем. Просто о жизни. И я впервые относилась к ней как к матери, а не как к врагу. Без опаски, понимаете?

Я никогда не верила, что человек может так измениться. Церковь и все прочее вызывало у меня опаску. А уж что касается моей матери… Нет, невозможно. Тогда я думала так: ну да, болезнь. Тяжелая болезнь. Одиночество. Нужны какая-то соломинка, нить, чтобы удержаться на этом свете. Вера во что-то. Но чтобы человек так изменился? И не просто изменился — стал совершенно другим? Да бросьте! Тем более моя мать. Я смотрела на нее во все глаза, слушала торопливый рассказ про ее детство, юность, молодость. Про приезд в Москву, знакомство с отцом, мое появление. И в моем сознании что-то переворачивалось, вставало с головы на ноги. Я видела несчастную, одинокую приезжую девчонку, растерянную и испуганную. Почти наяву видела комнатку в общежитии парфюмерной фабрики — с тараканами и клопами, с вечно холодными батареями, на которых не сохли даже трусы. Ее соседок по комнате, ушлых и хорошо поживших лимитчиц, без стеснения приводящих в общую комнату, на скрипучую кровать, кавалеров. И ужас матери, затыкавшей ватой уши, чтобы, не дай бог, не услышать.

И бесконечный портвейн по выходным — девчонки отмечали . Что? Да какая разница? Все подряд — День колхозника, День учителя, ноябрьские, Женский день, выходные, Люськины месячные — общую радость. Я словно услышала пьяные песни и увидела пьяные ссоры и вечные кухонные разборки. И почувствовала зависть и ревность, которыми был буквально пропитан воздух в убогой комнатенке. Все человеческие пороки проявлялись здесь одновременно, потому что когда жизнь убогая и нищая, все всплывает на поверхность, как дерьмо.

И тут отец — скромный, симпатичный, москвич, воспитанный, интеллигентный. Такой никогда не станет распускать руки, как парни из общежития. Конечно, она влюбилась. А кто б устоял? У отца к тому же была квартира. Как же ей завидовали подружки! Но — как его обженить ? Он не торопится — зачем ему торопиться? Ну и, послушав разговоры ушлых подруг, она решилась. Попалась довольно скоро — дело нехитрое — и предъявила ему эту новость. Правда, дрожала как осиновый лист: а вдруг не получится? Но получилось. Правда, будущий папаша растерялся и онемел, но в чувство скоро пришел: так — значит так. Пошли подавать заявление.

Сказано это было, надо заметить, без особой радости, но разве дело в этом? Дело в результате, вот в чем.

Через месяц их расписали по справке.

И Нина Кожухова, уроженка деревни Горохово, из общаги на улице Павла Андреева въехала в собственную двухкомнатную квартиру в центре и окончательно стала москвичкой.

Задумывалась ли она о том, любит ли он ее? Кажется, нет. Так глубоко не копала. Да вроде бы любит. Отчего ее не любить? Симпатичная, стройная, светлоглазая. Печет пироги, чистюля: вон как сарай этот, квартиру его холостяцкую, отдраила — и не узнать!

Жить да жить бы и добра наживать. Но почему-то не получалось…

Скоро Нина поняла — Миша не из тех, кто заботится о семье. А заботу Нина понимала так: налаженный и сытый быт. Денег он приносил мало, а вот книг покупал много. Отдых на море, например, не понимал — куча народу, несусветная жара, на пляже некуда приткнуться и положить полотенце, комната душная и убогая, а уж про общепит и говорить нечего — в столовку очередь часа на два, есть расхочется. Мишка не был капризным, но в этом случае сопротивлялся. Для него лучшим отдыхом были палатка на берегу реки или озера, грибы и рыбалка, гитара и книга — все как всегда. Словом, расхождения у них были по любому поводу и даже без. Скоро Нина поняла, что мужчина ей нужен попроще. А куда деваться? Ребенок, квартира. В общем, терпела. Жили они, как плохие соседи. Правда, ребенка Мишка любил да и от нее, Нины, ничего не требовал.

А потом у него появилась женщина. Нина сразу поняла: что-то нечисто. Поначалу в голову не брала и ревновать не ревновала — подумаешь!

А когда поняла, что там все серьезно, здорово испугалась — конечно же, из-за квартиры! В лучшем случае придется разменивать. Ну и достанется им, тоже в лучшем случае, однушка в дальнем районе. А Катька растет. И как Нине устроить жизнь в однокомнатной квартире? С Катькиным-то характером? Да никак. Эта уж точно никого не потерпит — папашу любит до смерти! И в кого уродилась такой? Стерва просто.

Но вышло все иначе. Квартиру муж разменивать не стал, а просто в одночасье ушел. Да, благородство его она оценила, но понимала — это сейчас, на сегодняшний день. А что будет завтра? Ну допустим, та баба родит? Или просто начнет требовать размена? Нина на ее месте действовала бы именно так.

Но снова ничего не произошло. Ни та баба, ни бывший муж по-прежнему ничего не требовали. И Нина наконец успокоилась. Правда, несмотря на наличие двух комнат, личную жизнь устроить так и не удалось — не везло. Были пара романчиков — так, ни о чем. Один был женат, а второй поддавал.

С дочкой отношения не складывались, и чем дальше, тем хуже. Ругались по-страшному. В уходе отца из семьи дочь, конечно, обвиняла ее.

Нина прекрасно понимала, что с каждым годом она превращается в окончательную неврастеничку. Ну и в конце концов заболела — недаром говорят, что все болезни от нервов. А когда услышала свой диагноз, накрыло такой беспросветной тоской, таким горем и ужасом, что решила: жить больше не хочет. И бороться не хочет — пошли вы все! Даже про дочку не думала — проживет! К тому же Катька давно выросла, сходила замуж, родила дочку, развелась, но по-прежнему скандалила с матерью. А разве Нина была не права, когда говорила, что Катькин муж — сволочь?