Иржи Швейда - Авария

Будто во сне, она подошла к письменному столу. Только теперь осознала огромность случившегося. Выходит, Камил считал, будто все потеряно, и надумал оставить нас. Конец. Разумеется, теперь звонить Павлу или кому еще было бы совсем жалкой трусостью и фиглярством. Больше ждать нечего…

На столе лежал густо исписанный лист бумаги. Наверное, записка, сообразила Здена, дважды перечитала рассказ о себе, Дитунке и Камиле и опустила голову на ладони. Вот так он подал весть о своей душе, объяснил все, чем был занят и чем занят до сих пор. Потерпев поражение, оказавшись в беде, он глупо, отчаянно нападает на всех и раздает удары, а поражают они прежде всего самого Камила. Два месяца вкалывал, ночами не спал, служил музыкантом в кабаке, а а результате его же и ободрали как липку. Отчаянная ситуация.

Здена вымыла посуду, постирала, тщательно прибрала квартиру, посредине пустой гостиной еще раз перечитала Камилово послание.

Он допустил массу ошибок и, борясь с их последствиями, гордо хотел преодолеть все один. Неискренняя, ложная, фальшивая гордость. И вероятно, малодушие. Но так же малодушно — не протянуть руку помощи, коли он об этом просит. Камил сюда приезжал, молил помочь, но его некому было выслушать, он оказался один. Что это произнес тот почтенный, может, слишком серьезный мужчина в торжественно украшенном зале загса? Буду с ним рядом в добрые и плохие времена… Тогда в зале звучала Симфония судьбы, и слова эти обретали странный, ирреальный и все-таки потрясающий душу, глубочайший смысл, так что хотелось плакать.

Не бойся, Камил. Не смей бояться. Здесь твоя пристань, твое убежище. И я разделю с тобой все, что еще обрушится на нас, потому что вместе мы не одиноки.

И уставшая после дороги Здена, мечтая перекинуть мост к той ночи, которая отделяла ее от долгожданной встречи с Камилом, приняла горячую ванну, не поужинала, потому что на сытый желудок не уснешь, и легла где-то в начале девятого.

Словно откуда-то издалека услышала она стук дверей и осторожные шаги в коридоре. Одурманенная сном, она не в силах была реагировать ни на что; когда же послышалось шепотом произнесенное «Здена», в обморочной полудреме ей показалось все каким-то банальным сном. Потом проснулась Дитунка, Камил поднял ее на руки, так естественно, словно, только что встав с постели, подошел к ней, и Здена поняла, что он вернулся. В последний критический день, предопределенный методой искушенной Марцелы, все еще бесфамильной, поскольку у них тоже до сих пор не было на дверях таблички.

Приподняв голову с подушки, сквозь приоткрытые веки она разглядывала Камила. Он обнимал Дитунку так же, как прежде ночами, когда вдруг не слышно было ее легонького дыхания и он в испуге прикладывал ухо к ее ротику… Но и слуху он не доверял, дожидался обычно, пока она шевельнет хотя бы ручонкой, и только потом шел досыпать. Слово за словом ловила Здена странный, взволнованный разговор этих двух существ, и он трогал ее до слез, но ведь и Камил тоже плакал — плакал впервые с тех пор, как она его узнала.

Она встала и подошла к нему.

— Пора бы вам ложиться, Камил. Ведь скоро утро.

Медленно повернувшись, Камил вытер рукавом лицо и беспомощно пожал плечами.

— Но вас ведь не было дома, Здена.

— Я думала, мы тебе не нужны… Мы ездили к нашим… В Ходов.

Камил с трудом перевел дух.

— Здена, — начал он, будто на что-то решаясь, — знаешь, я бы хотел, чтобы мы жили дома все вместе, втроем… Я хотел бы снова…

— Это ведь зависит прежде всего от тебя самого, сможем ли мы начать все сызнова.

— Папа, — послышалось из кроватки.

Дитунка уже снова стояла на ножках. До утра уже было недалеко.

— Беги искупаться, Камил, ты весь в грязи. И скорее возвращайся, поспишь хоть немного.

Камил молча пошел, и вскоре из ванной комнаты послышался тихий плеск воды. Здена дала Дитунке напиться и быстро уложила ее обратно в кровать. Потом задернула на окне занавеси, чтобы девочку не будил свет, проникавший с улицы, и легла. Вот Камил и вернулся. Что это значит? Что все недоразумения, ссоры, тягостные размолвки последних дней уже позади? Воскресшая любовь? Так просто, наверное, никогда ничего не бывает, но первый шаг уже сделан.

Шум воды прекратился.

Камил тихо лег, обнял Здену за плечи и ладонью смахнул волосы с ее лба.

— Спишь? — спросил он.

— Думаю…

— О чем?..

— О том, что нас ждет…

— Тебе страшно?

— Нет.

Он поцеловал ее. Нерешительно и осторожно.

Вот оно, счастье, подумала она. Мы вдвоем и Дитунка. Как давно ты так не обнимал меня. Как давно…

Здена заснула в его объятиях. Во сне, не сознавая этого, она улыбалась. Наверное, от счастья. Он легонько поцеловал ее. Боялся шевельнуться, чтоб не разбудить и не прогнать то ни с чем не сравнимое ощущение блаженства, охватившее его, когда он смотрел на раскинувшиеся веером темные волосы и прислушивался к ее дыханию. Неужели для того, чтобы представить себе, что такое счастье, сначала нужно все потерять? Итак, мы начинаем новую жизнь. Каков же мой первый вклад? Куча недругов, двадцать тысяч — собственно, они мне не принадлежат, а возвратить их я не могу, — дисциплинарная комиссия, которая подытожит и суммирует весь ущерб, причиненный мною химическому заводу, а если ревизоров заинтересует, для чего я покупал насосы, то и суд. Возможно, условное наказание, штраф, а может, и кое-что похуже. Лучше не думать обо всем до конца. А Здена? Она мне дала несравненно больше, чем я ждал и вообще мог ожидать от нее. Она предоставила мне шанс начать все сызнова.

Взглянув на часы, Камил осторожно выпростал свою руку из-под Здениной головы и поднялся. Еще одно дело нужно бы привести в порядок.

Облившись с головы до ног студеной водой, он быстро оделся и на секунду задержался у двери спальни. Его девочки спокойно спали. Как хотелось ему остаться! Картина совместного пробуждения манила мучительно, но он понимал, что нужно идти. Когда-то нужно начать, и он должен это сделать. Ради Здены и Дитунки. Осторожно притворив двери спальни, он, не зажигая света, чтоб не разбудить их, вышел в коридор.

В освещенном квадрате распахнутых соседских дверей неуклюже натягивал сапоги сонный молодой человек в синей форме железнодорожника. Завязав шнурки, он, крякнув, поднялся, могучим взмахом перекинул через плечо большую коричневую кожаную сумку, по инерции качнулся к стенке, едва не стукнувшись об нее, снова крякнул и дружески уставился на Камила.

— Бры утро, сосед. — Он приложил пальцы к блестящему козырьку форменной фуражки и захлопнул дверь. — На работу?

— А как же. Чего же еще делать в понедельник? — машинально ответил Камил.

— В воскресенье, сосед, в воскресенье. Эта неделя чертовски длинная. Уж эти переносы — пусть они возьмут их себе. Да, так я Медик, Ярда Медик. — Он сделался серьезным и протянул Камилу руку.