Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

— Трупов, Олег Николаевич, говорит, что сейчас вверх поднялся низовой уровень имени… Какая там у него теория? — спросил он, оборачиваясь к Митрию Алексеевичу.

— По-моему, про имена: мол, у каждого имени три уровня, — откликнулся Митрий Алексеевич. — Примитивный, средний и высший.

— То есть что у людей, что у стран, — уточнил Владислав Георгиевич.

Митрий Алексеевич пожал плечами.

— Еще он приводит Рериха: поверх всяких Россий есть одна незабвенная.

Владислав Георгиевич удовлетворенно кивнул и посмотрел на Васю.

— Я уже слышал такое, — ответил Вася, немного сильнее пришепетывая из-за прорехи в зубах. — Швятая Русь. Где же она?..

— Вы не видели? Сам я найти не могу , — вдруг подхватил Митрий Алексеевич. — Тихо ответили жители: это на том берегу. Тесть, охотник, очень любил Рубцова и особенно это стихотворение, — объяснил он немного извиняющимся тоном.

Все посмотрели на него. Даже, кажется, и кролик.

— Правда, там о погосте, — добавил он.

Наступило молчание.

Сева Миноров повернулся к Владиславу Георгиевичу.

— Влад, не пора ли нам?..

Тот взглянул на него, потом на Васю, Валю, хозяина, повел крутыми плечами, как бы сбрасывая некое наваждение. Глянул на часы, потом в окно, за которым уже загустевали синеватые сумерки. И в доме было сумеречно, но лица еще были хорошо и даже как-то особенно отчетливо видны, отражая вечерний свет из окон. Бледным колоссом стояла печка. Птицы возились у кормушки, пили воду, издавали какие-то невнятные звуки. Крупное лицо Владислава Георгиевича с большим носом и само как будто было покрыто изразцами: оно было вдохновенным.

— Вот за такие вечера я и люблю Кургузовку, — сказал он. — Вам ничего не показалось?

Все молча глядели на него. Владислав Георгиевич, как хороший актер, тоже не говорил, держал паузу, обводя лица большими темными глазами. И когда он остановил пристальный взгляд на взъерошенном сутулящемся Васе, тот дернулся, начал глядеть по сторонам, в окно, за которым туманились стволы деревьев, и наконец проговорил, почесываясь:

— Ну да, крласиво.

Владислав Георгиевич щелкнул пальцами.

— Это понятно… — Он перевел взгляд на Валю.

— Ходит кто-то мимо, — тут же ответила она.

Владислав Георгиевич снова звучно прищелкнул сильными пальцами.

— И это необъяснимо, — сказал он. — Но так всегда в сумерки здесь. Как это можно показать в звуке? — спросил он у Севы Минорова.

Тот погладил пышные пшеничные усы.

— Надо покумекать, Влад.

— Это он, ваш гармонист тот, — сказала Валя.

— Кто? Гармонист? — не понял Владислав Георгиевич.

— Ну физический, — ответила Валя.

— То есть?..

Митрий Алексеевич улыбался.

— Валя имеет в виду Журавеля и его фисгармонию.

— А-а… Вот у кого бы взять интервью… — Владислав Георгиевич снова посмотрел на часы. — Но нам действительно пора, как ни хотелось бы остаться.

— Можно устроить лежбище во флигеле, хотя и прохладно будет, — сказал Митрий Алексеевич.

— На торг, на рынок . С утра встреча, потом визит в мэрию, битва с чиновниками… Все расписано.

Владислав Георгиевич снова выглядел заурядным деловым человеком.

— А чай? Так и не… Давай хоть молока.

— Но мы, как говорится, еще вернемся. Привезем Олега, может Эля, он приболел и не выступил в последней передаче, но обещает про буддиста Батагова выдать в следующей, и даже Лию… И вы убедитесь, что это живые физические персонажи нашего эфира, — добавил он, обращаясь к Васе и Вале. — По снегу-то чего бродить? Еще поживете в Кургузовке?

Вася насупился и не отвечал.

— Не-а, дядя, — сказала Валя. — Фасечка хочет уйти.

Вася послал ей молниеносный взгляд.

— Ты же не хозяйка здесь, — сказал он. — Чего распоряжаешься…

— Митя! — окликнул Владислав Георгиевич Митрия Алексеевича, стоявшего в дальнем углу и наливавшего в стаканы молоко из банки.

— Да?

Митрий Алексеевич нес уже полные стаканы в железных подстаканниках к столу. Молоко и было видно в его руках, а стаканы и подстаканники — нет.

— У тебя же достаточно провизии? Вот и мы кое-что привезли — консервы, сыр, булки, фрукты, подсолнечное масло, крупы, кофе, чай, все, что ты тогда еще заказывал.

— Я подумываю открыть здесь лавку, — отвечал с улыбкой Митрий Алексеевич. — Как в какой-нибудь американской фактории.

— Страннички к тебе время от времени заходят… Но эти особенные. Может, организовать странноприимный пункт?

— Пусть поживут, — отвечал Митрий Алексеевич, — до солнечных деньков.

Он прошел к шкафчику, выдвинул ящичек и достал портмоне.

— Сколько я должен?

— Сева, где чек? У тебя? Что-то не найду…

Сева Миноров пошарил в карманах куртки и обнаружил длинную бумажку, отдал ее Митрию Алексеевичу. Тот зажег лампу, нацепил круглые очки и, посмотрев на бумажку, начал отсчитывать деньги. Отдал их Владиславу Георгиевичу.

— Без сдачи? — спросил Владислав Георгиевич озабоченно.

Митрий Алексеевич улыбнулся.

— В следующий раз.

— Да, — серьезно откликнулся Владислав Георгиевич, — мелочи нет. Сколько я буду должен?

— Я все запишу, — ответил Митрий Алексеевич, продолжая улыбаться.

Допив молоко, Лунь и Горец надели куртки, поблагодарили всех и вышли в сопровождении Птицелова. На прощанье Лунь успел пустить короткую трель, и Zaragoza тут же отозвалась нежнейше, а за нею и еще некоторые птицы из-за сетки откликнулись. Валя тоже встала, собираясь выйти на проводы. Но Вася остановил ее.

— Чего ты, Вальчонок? Сиди.

— Ой, Фася, но такие дядечки… Я таких в жисть не видала. Даже на Соборной горе. А там уйма всяких ходит. Ну? Пойду.

— Может, и уедешь с ними? — иронично спросил Вася. — К Мюсляю?

Валя испуганно посмотрела на него.

— Окстись, Фася!

— Иди, иди к Мюсляю, — продожал Вася. — Может, у них задание такое. Мюсляй всесильный? Вездесущий?

— Он до Ёжика и в Москву добрался, когда тот утёк, — проговорила Валя.

— Вот-вот, — подхватил Вася. — А сюда доберется и подавно. Может, он им и поручил все проверить. И они тут разыграли перед тобой эфир. Дядьки эти, Влад с ряшкой, Сева патлатый. Кто они такие?

— А как жа… радива, — растерянно сказала Валя.

— При нынешних технологиях все можно сделать, хоть репортаж с Луны. Или с Марса. И не забудь, что Обло-Лаяй за мной рыскает по пятам.

— Обла?

— Оно самое. Тут уже ихние возможности безграничны. Хоть полония подсыплют в английский кофей, хоть забьют битами в Лондоне. Обло-Лаяй круче твоего Мюсляя, заруби себе на носу, Вальчонок, и не расслабляйся, ясно? Нигде! Точка.

— Даже на Елисейских… этих… Полянах?

— Там-то, может, еще опаснее, чем здесь.

— А как же дядечка Митрий прогуливался?

— Хых, неизвестно, как он здесь оказался. Может, его выкрали, накачали наркотиками и увезли.