Олег Попцов - Обжалованию не подлежит

— Ты знал, что им нет покоя. Они ищут путь к твоему спасению. И молчал.

— Все не так просто. Я им сказал правду. Я виновен.

— Ты думаешь, они поверили?

— Видимо, да.

— Тогда их поступки становятся бессмысленными.

— Напротив, они обретают иной смысл. Надеюсь, вы меня поняли?

Они стоят, глубоко засунув руки в карманы, и потому кажутся чуть сутулыми.

— Не совсем.

— Странно, а впрочем, ничего странного нет. Это надо пережить. Закуривайте.

— Спасибо, мы не курим.

— С вами был, кажется, Сергей?

— Вот как, я не заметил.

Дует холодный ветер. Похоже на осень. Отчего-то мимо окна летят зеленые листья? Ах, да… Это же сон. Листья должны быть желтыми и сухими. А вдруг это ранняя осень.

Я успел привыкнуть к хлопкам фанерной двери.

Он небрит, у него чуть припухшие глаза… Не иначе всю ночь сидел над расчетами.

— Вы знакомы?

Мы переглядываемся, словно решаем, кому отвечать на этот вопрос.

— Да.

— Сергей Тельпугов, всего два вопроса. Вы любите стройку?

— Нет.

— Почему же вы приехали сюда?

Он стоит привалившись к стене. Желтая стена, черный плащ, резиновые с разводами грязи сапоги.

— Скорее, зачем, — поправляет Сергей. — Никакой романтики, никаких иллюзий. Здесь легче оказаться на поверхности жизни.

— А как же дружба?

— Обычно. Когда вы приходите к врачу, вас спрашивают: чем болели в детстве? Свинка, корь, коклюш. Нет худа без добра. Один раз переболел, второй раз не повторится. Мы квиты.

Бом, бом, бом!

— Что это? Почему никто не обращает внимания? Николай, ты слышишь?

— Кто же это сказал? Всегда веришь в лучшее. Одна тысячная процента надежды, но все равно веришь.

Бом, бом, бом!

Куда же вы? Он должен все объяснить.

— Да проснись же ты, соня!

— А?!

Димка трясет меня за плечо и чему-то смеется.

— Ну ты здоров спать. Вставай.

Сижу на кровати чуть-чуть забалдевший от сна. Сашки уже нет; сегодня воскресенье.

— Видал, что на улице творится?

— А что?

— Снег выпал. Зеленые листья осыпаются. Жуть.

— Быть не может. — Подхожу к окну. В самом деле. Снег, словно куски ваты, лежит на зеленых кустах, траве.

Если уезжаешь в дождь, говорят, к счастью. Сегодня никто не уезжает, а значит, некому завидовать. Однако дождь завел кутерьму с ночи и, судя по всему, не настроен останавливаться.

Где-то за стеной урчит передвижной кран. Все правильно… Грунт ползет. Дал указание — выложить подъезд железобетонными блоками. Неприятности еще впереди. Черт с ними, с неприятностями. По крайней мере, материалы будут поступать прямо на строительную площадку… Минуту назад позвонил Димка.

У них заливает котлован. Спрашивает, есть ли лишние насосы. Голову на плечах надо иметь. Мог бы догадаться… У нас тоже дождь.

В обед, как всегда, забежал Сашка — административный корпус рядом. Пока Сашка чертыхался, обчищал ботинки, заглянул Силихов.

— Алексей Федорович, ползет, как опара. Подъезд выложили. А на повороте насыпной грунт, считай, течет!

— И сильно?

— Да уж куда там — вовсю.

— Сообщи бульдозеристам, пускай объезд пробьют с левой стороны.

— С левой? Алексей Федорович, там ведь…

— С левой, с левой, Силихов. Подъем невелик, градусов пять-шесть. Пару машин дробленки рассыпьте, и порядок. И на комбинат позвоните… Пусть не усердствуют на погрузке… Один прицеп — не больше. Ну, чего стоишь? Ползет, как ты знаешь, вниз, а не вверх. Понял?

— Тэк, э… А… Ну да. Ну да, понял.

— Вот тебе и тэк, э. Блочную нитку каждые тридцать минут чистить колесными тракторами. Ясно?

Силихов недружелюбно косится на Сашку, на его модные ботинки, качает запотевшей головой. Уходит.

— Дела-а… брат, — сокрушенно бормочет Сашка и смотрит сквозь затянутое грязной бахромой окно… — Прогноз не слышал?..

— К обеду обещают прояснение. А на завтра снова… Ливневые дожди в середине дня. А середина у них знаешь какая. С одиннадцати и до пяти. Во как…

— Не здорово.

— Не здорово, — соглашаюсь я.

— Да, чуть не забыл… Ленка уехала.

Теперь, судя по всему, моя очередь расспрашивать и удивляться… Но я не буду удивляться — надоело…

— Надолго?..

— Ага… В отпуск… Хотела, говорит, попрощаться. Да у Лешки с Димкой телефон вечно занят. А до меня дозвонилась. Матери надо помочь. Сестра в техникум поступает. Старушка в годах, шестьдесят пять.

— А ты чего сказал?

— Я… Счастливого пути пожелал… Чего скажешь. Старушке шестьдесят пять — возраст не пионерский…

— А Коля знает?..

Сашкины брови завязались у переносицы, губы вытянулись, как если бы он собирался свистнуть.

— Это ты у нас специалист допрос уч-чинять.

Настойчиво задребезжал телефон. Сашка нехотя поднялся.

— Ну, я пошел…

Я подождал, когда потертый аппарат еще раз прозвонит, снял трубку.

— Ну, как там на третьем?

— Добрый день, Ипполит Кондратьевич.

Звонил Игин. Сашка ядовито ухмыльнулся.

Интересовались все тем же, ругали все за то же. Я слушал заместителя начальника стройки, а сам смотрел на Сашкины ботинки, минут пять назад он их так старательно чистил. Сашка тоже посмотрел на ботинки, потом в окно, снова на ботинки. Прикинул, куда бы сесть, махнул рукой, опустился на пол и стал разуваться. Я не удержался и захохотал.

— Все это очень серьезно, Алексей Федорович, не понимаю вашего веселья, — отрезал Игин.

Сашка понимающе кивнул: «Ты помрачней, ему легче станет».

Я помрачнел. Игин пообещал приехать немедленно.

— Ну как?

— Никак. Сейчас приедет.

— Иди ты! Дела-а.

Осторожно переступил босыми ногами по полу, толкнул локтем дверь и вышел.

Все проходит, но не все забывается… Жизненная очевидность, а привыкнуть не можем…

Сашка прав, маме шестьдесят пять, спорить не о чем.

— Ленка уехала.

Димка пожал плечами, словно знал об этом давно… Посмотрел на упругую струю пара, она вырывалась из котельной, сбил с каблука засохшую грязь…

— Старость надо уважать, — сказал Димка.

Я вздохнул, и мне чуточку стало легче.

Дожди шли однообразно и уныло. Сентябрь настраивался на нерадостную перспективу. Деревья, как бы на втором дыхании, посвежели. Листва набрала зеленую упругость, заговорили о грибной осени.

Я только что вернулся из треста, когда мне сказали: «Вас ожидают». Девчонке было лет девятнадцать, не больше, а может, и меньше. Худая, голенастая, с серьезными синими глазами.

— Вот, — сказала серьезная девчонка и протянула какой-то листок.

Я держал листок перевернутым, а она неторопливо с неясной значительностью пояснила:

— Лене Глухаревой принесли… А мы адреса не знаем. И дело срочное — не терпит. Просили узнать, может, вы в курсе?

Голенастая девчонка опускает глаза. Я их тоже опускаю.