Виктор Джин - Из Декабря в Антарктику

Закидывает голову и хохочет.

— И как же я должен был ей помочь?

Вася хмурит брови, склоняется в мою сторону.

— Надо было наказать ее, самым жестким образом. Разбить мебель и посуду в квартире, сорвать шторы. Затем отшлепать жену, чтобы ягодицы горели. И взять ее с волчьей яростью, посреди руин и осколков. Только так приручается дракон — вытрахиванием. А ты был мягким и пушистым.

— Да как ты… — вскакиваю на ноги. — Иди ты в жопу, Повар!

Ухожу в другой угол площадки, укрывшись в темноте деревянного мухомора.

Через несколько минут вдалеке снова вспыхивает красная точка. Приближается.

Повар встает рядом, облокотившись на шляпку гриба.

Смотрит заплывшими глазами, поглаживает усы.

— Ты это, извини, если что. Ты ведь хотел услышать правду, так?

Покачивается, дымит.

Закрываю лицо ладонями:

— Каким бы я был безвольным бесхребетным отцом…

Повар подходит к стоящему рядом розовому единорогу и тушит окурок о его глаз.

— Поехали, — говорит, — на проспект Испытателей, снимем фей.

— У тебя нет денег на шлюх.

— Заедем домой, займу у мамани.

— Не хочу проституток.

— Покурим гашиш?

Сижу молча.

Вася присасывается к бутылке. Травяная жидкость булькает, всплывают пузыри.

— У Ленки титьки на два размера больше, чем у Таньки, — вытирает рот ладонью. — И кормит ужином.

Поправляет обвисшие штаны.

— Пойду наведаюсь к Светке.

Уходит.

Да-а, все же в нем гораздо больше от философа, чем во мне. И пышных усов, кстати, тоже.

Светке нравится Повар, ведь он умеет готовить, а это так романтично! Даже с учетом того, что он ей ни разу ни шиша не готовил.

А Танька и Ленка просто наивные дуры. Обожают его растрепанный вид, волосатое тело и грубые словечки. Им нравится дикий образ авантюриста и разбойника. В их представлении именно так выглядит страстный мужчина. Даже не возьмусь ответить, откуда берется эта фантазия.

Вот почему всем этим женщинам так нравится страдать в отношениях? Им просто необходимо это. Правильных, таких как я, им не надо — вытирают ноги. Им подавай говнюков, причем самых отпетых.

— За кем мы следим? — спрашивает Вася с соседнего сидения.

— Тихо ты, пей пиво и жри свой макдональдс, — приставив к глазам театральный бинокль.

— Ладно, — надкусывает гамбургер.

Дверь здания открылась. Появилось несколько силуэтов — курят и смеются.

Убираю бинокль. Поворачиваюсь к щетинистой роже:

— Ты знаешь, что электрон — одновременно и волна, и частица?

— Да какая, нахер, разница? Скоро Зенит играет, поехали, а то пропустим.

Он хотел сделать глоток пива, но вдруг примкнул к лобовому стеклу:

— Ух, погляди, какая цыпа.

Из открытой двери появилась девушка на высоких каблуках.

— Жди здесь! — прокричал я, выскочив из машины.

Девушка быстро перебирала ножками, постукивая шпильками по мокрому тротуару. Золотистые волосы покачивались в такт звонким ударам. Она смотрела перед собой, перешагивая через размытости и блики на черном зеркале.

Дожидаюсь, когда приблизится.

Тяну руку.

— Отвали, нет мелочи, — проносится мимо.

Устремляюсь следом.

— Настя, постой!

Девушка поворачивается.

— Вик…

Оглядывает с ног до головы.

— Что ты, — морщит нос, — что это за шинель на тебе, ты что пил?

— Да нет же, — говорю, — я за рулем. Просто подвез пьяного приятеля.

Скрещивает руки на груди:

— Чего тебе?

— У меня это… — шмыгнув носом, — мы ведь с Полиной развелись, ты в курсе?

Молчит.

Мимо пронеслась машина, ослепляя фарами.

Скользнувшая по нашим лицам вспышка, вдруг побудила собеседницу смягчиться:

— Знаешь, — дрогнул женский голос, — не думала, что все так обернется. Я ведь мечтала, что у нас с тобой что-то получится, и сделала все ради этого.

Вздохнув, она повернула голову, всматриваясь в пустоту Суворовского проспекта.

Какое-то время она стояла задумчиво, поглаживая пальцами сережку в правом ухе.

Затем взволнованно продолжила:

— А ты, бестолковый, посмотри до чего скатился. Бизнес, все потерял… — вытирает щеку. — Ты уж меня извини.

Разворачивается.

— Значит, это ты! — удерживаю за локоть. — Ты помогла бандитам отобрать мой бизнес?

Настя поворачивает голову, глядя ошарашенно.

— Нет же, Господи, нет! — пятится назад. — Да как ты можешь…

Пренебрежительно качает головой.

— Катись ты к дьяволу, пьянчуга!

Спешит прочь.

Догоняю, схватив за рукав. Девушка закричала, вырвалась и поспешила прочь. Шпильки застучали как удаляющийся поезд.

Тут же, со скрипом, тормозит мокрыми колодками милицейский уазик. Выходят двое в форме, хлопнув железными дверями.

— Ребят, у меня документы в маш…

Дыхание пропало. Падаю на колени.

От плотного удара живот режет тысячей осколков.

Пока я корчился, задыхаясь, с мокрыми коленями, крысы в погонах обчистили карманы — забрали купюры, мелочь и все, что нашли. Среди мелочи было обручальное кольцо. Уазик уехал.

Кряхтя, поднимаюсь с тротуара. Шатаясь, кое-как добираюсь до машины. Василий сидит внутри, закинув голову, с открытым ртом и храпит. На щеке засохла капля кетчупа.

Бью в плечо.

— Ай! Ты чего?

— Ничего! Дай глотнуть.

— Слушай, — говорит он. — Займи полтинник, еще успею на второй тайм.

— Ага, погоди секунду…

Выбираюсь из машины, обхожу.

Открываю пассажирскую дверь и тащу подонка за шкирку — тяжелый, как кабан.

Упирается.

Вытаскиваю кое-как наружу.

Повар падает коленом на асфальт, затем медленно поднимается.

— Вот тебе полтинник! — наотмашь бью в скулу. — Ненавижу, мразь!

Вася, пошатнувшись, попятился назад, но устоял. Вытер нос.

Смотрит исподлобья. В глазницах сверкнули два угля.

Надвигается на меня.

Поднимаю кулаки, готовый сцепиться с усатым кабаном.

Подойдя вплотную, Повар вдруг расплылся в улыбке.

Кладет тяжелую руку на мое плечо и дружески похлопывает. Стоит довольный, с гордым видом, будто не по морде получил, а взаймы.

Затем разворачивается и направляется прочь.

Дойдя до арки, он обернулся и, разразившись хохотом, побрел дальше.

Из черноты тоннеля еще какое-то время доносился угасающий смех.

Через месяц, я слышал, Васю избили. Возвращался он домой ночью, как обычно пьяный. Во дворе, на улице Уточкина, на него налетели сзади. Ударили тяжелым в затылок. Затем долго пинали и прыгали на лицо. Вот такая русская забава.

Соскребли копейки из рваных карманов. Расстроились, что нет мобильника — помочились на истекающее кровью полуживое существо. В самом деле, откуда им знать, что телефон Василий пропил прошлой зимой.

В госпитале Повара долго сшивали обратно, по частям, как Франкенштейна. Он растолстел от медикаментов.