Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

— Ладно, сеньор. — Мария Ле была в наилучшем расположении духа и казалась олицетворением вежливости. — Ладно, сеньор, почему бы и не уважить гостя? Я сделаю специально для вас горшочек кускуса. Сварю в скорлупе кокосового ореха. Вот увидите, сеньор Жокинья, до чего будет вкусно, пальчики оближете, приправлю щепоткой корицы, сами увидите, как хорошо получится.

— Нет, корицы не нужно. Лучше без приправы, но, конечно, с маслом. Домашним или из магазина, все равно.

— Хорошо, сеньор, будь по-вашему. Правда, последнее время погода стояла засушливая, а у кускуса свои причуды. Он не любит сухой погоды. Какова погода, таков и кускус получается. А если подует суховей, совсем будет невкусно…

— А по-моему, кускус всегда превосходен. Не забудьте же подать его к завтраку, и кашупу тоже, со свиным салом, ладно?

— Не беспокойтесь, сеньор, все будет сделано.

Марию Ле нельзя было узнать, и Жокинья понял, что настал удобный момент.

— Вы просто волшебница, нья Мария Ле. Если бы вы отправились в Бразилию, наверняка скопили бы там целое состояние.

Мария Ле засмеялась странным, воркующим смехом, и на лице ее смешались два выражения — шутливое и мрачное, почти трагическое.

— Ах, сеньор Жокинья! — воскликнула она, поднеся руки к груди. — На Бразилии я давно крест поставила. В молодости я мечтала уехать в Америку, но удача выпадает далеко не каждому из живущих на этом свете. А уж теперь только рота солдат вытащит меня из моего дома.

Жокинья не хотел печальных воспоминаний — сегодня он чувствовал себя таким счастливым. Теперь у него появился взрослый сын, наконец-то он стал отцом. Он снова подумал о том, что крестнику лучше бы переночевать в свободной комнате. Жокинья не хотел терять его из виду, этот дружок из Порто-Ново может внушить ему разные глупости. Хозяйка вроде бы достаточно укрощена, можно попытаться снова вернуться к вопросу о ночлеге. Для начала он рассказал один случай.

— Как-то в Бостоне на Юджин-стрит я встретил соотечественника, который двадцать лет назад покинул острова. Со мной были приятели, и потому он отозвал меня в сторонку и сказал с таким видом, будто ждал от меня чуда: «Знаешь, Джек, мне безумно хочется три вещи: поболтать по-креольски, станцевать морну и поесть кашупы». — Жокинья осушил второй стакан и продолжал вкрадчивым голосом: — Честное слово, так и мне хочется, чтобы крестник ночевал сегодня здесь. А племянник вашей кумы приехал?

— Приехал, — живо откликнулась Мария Ле. — Белый как мел, его сильно мутило с дороги, прямо наизнанку выворачивало, и я его сразу уложила в постель.

В этот момент кто-то крикнул в саду: «Эй, Биа Ле!» Мария Ле высунулась из двери поглядеть, кто ее зовет, и сообщила Жокинье:

— Это владелец фелюги «Цветок моря».

— Вот как? Пусть войдет.

Во время обеда Мане Кин не проронил ни слова, и крестный украдкой покосился на него, подумав: «Красивый парень, волосы густые, вьющиеся. Я научу его приличному обращению, он быстро привыкнет к новой обстановке, а потом отыщется хорошенькая бразильяночка и завершит его воспитание…»

Жокинья проглотил последний кусок. Осушил третий стакан вина и вдруг повернулся к крестнику, давно клевавшему носом.

— Тебя, я вижу, совсем разморило, паренек. Наверно, с дороги. Выпей стаканчик и отправляйся спать. Тебе надо приучаться ложиться поздней…

Вошел худощавый, болезненного вида человек в тиковом костюме, без галстука, с засаленной папкой в одной руке и с мягкой черной шляпой в другой. Это был владелец «Цветка моря», самой изящной и быстроходной фелюги в Порто-Ново. Он вразвалку приблизился к столу.

— Добрый вечер, сеньор. — Хозяин фелюги изо всех сил старался напустить на себя вид делового человека, у которого нет времени для праздных разговоров.

— Добрый вечер, сеньор капитан. «Цветок моря» действительно отплывает завтра?

— Да, если богу будет угодно.

— Мы с крестником едем завтра на Сан-Висенте, вы, наверное, уже знаете об этом?

— Да, сеньор. Не забудьте выправить паспорта. Полиция капитании [18] Капитания — административно-территориальная единица в бывших португальских колониях в Африке. держит теперь ухо востро.

— Это для меня не новость. У нас уже все готово. В котором часу вы снимаетесь с якоря?

— Я назначил отплытие на десять. Но вам, сеньор, незачем торопиться. Мы выйдем из гавани не раньше часа. Можете прибыть на пристань чуть пораньше, чтобы мы с вами сели в одну шлюпку.

— Превосходно, значит, условимся на час дня. Надеюсь, сеньор капитан не заставит нас проторчать на пристани целый день?

— Я наметил отплытие ровно на десять, посмотрим, успеют ли с погрузкой к часу. Груз всегда доставляют в последнюю минуту, и на погрузку уходит два с половиной, а то и три часа. И это если груз не очень большой. Но вам не о чем волноваться, сеньор.

— Итак, утром ты можешь не особенно торопиться, — повернулся к крестнику Жокинья. — Спи спокойно.

— Ветер немного изменился, дует с запада, но завтра он примет прежнее направление. «Цветок моря» — отличный парусник, сможет выдержать любой шквал. Он теперь у меня как новенький, его недавно почистили и покрасили, снасти тоже обновили… В случае каких-либо изменений мы вас обязательно известим.

— Очень хорошо. Присаживайтесь, сеньор капитан. Ну-ка, нья Мария, принесите еще стакан. Сеньор капитан разопьет со мной бутылочку.

— Ах, что вы, сеньор, благодарствуйте.

— Не стоит. Давайте лучше выпьем.

Мане Кин захлопнул за собой дверь. На дворе стояла непроглядная темень, от ветра вихрем вздымалась пыль. На черном, как сажа, небе не было ни одной звезды. Море глухо ворчало, словно водопад на бурной реке.

Мимо прошли трое парней с карманным фонариком. Луч света на мгновение разорвал тьму, но, по мере того как парни удалялись, тени становились все гуще, пока мрак снова не затопил все вокруг. Мане Кин последовал за парнями; они окружили двух девушек, шедших навстречу, и, когда Кин обгонял их, свет фонарика ударил ему в глаза. Один из парней спросил у девушек: «Где сегодня танцуют?» Другой крикнул, обращаясь к темному силуэту обогнавшего их прохожего: «Добрый вечер!» Мане Кин не ответил. Он завернул за угол, прошел немного вперед, потом свернул вправо и зашагал по улочке, спускающейся к обширному пустырю у берега моря. Вдруг у него над ухом раздался истошный крик: «Это он! Держите его!» — и сухопарый человек с длинными ногами и тощей, вытянутой вперед шеей проскользнул мимо, задыхаясь от быстрого бега. Следом за ним промчались еще двое — то ли его сообщники, то ли преследователи. Шаги их гулко и тяжело отдавались по мостовой, словно колотили трамбовкой. Мане Кин прижался к стене дома, прислушался. Люди исчезли в ночной мгле, шорох шагов смешался с плеском волн и замер в отдалении. Наступила тишина. Слышно было, как волны обрушиваются на каменистый берег. Внезапно вновь раздались чьи-то шаги. Трое мужчин бежали по улочке. У первого в руках был фонарик. Мане Кин ощупью добрался до двери и, ухватившись за косяк, съежился. Ветер взметнул вихрь пыли и умчался.