Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

— Ложись-ка ты спать, — сказал Мариано, стоя уже в дверях. — Устраивайся на раскладушке. Я скоро вернусь. Свечку не гаси.

— А ты где ляжешь?

— Обо мне не беспокойся. У меня есть несколько мешков, я их постелю на полу. Вторую раскладушку я одолжил приятелю.

Мане Кин нащупал под кроватью мешки, расстелил их около раскладушки. Потом снял висевший за дверью моток веревки, положил его под голову. Стащил пиджак и улегся на жесткую постель.

Море за окном ревело, точно стадо бешеных быков, окруживших дом…

Мариано задул свечу и лег.

— Ты не спишь? — спросил он Мане Кина. Любопытство и зависть не давали ему покоя.

Мане Кина одолевал сон. Здесь, в Порто-Ново, все ложились поздно, словно ночь была создана не для того, чтобы мирно спать в кровати.

— Нет, — ответил он коротко, едва слышно. Ему казалось, что мешки чуть колышутся под ним.

— Итак, значит, ты едешь в Бразилию? Значит, ньо Жокинья все-таки увозит тебя? Изумительная страна… Наверно, тебе самому не верится, что ты едешь?

У Кина кружилась голова, словно он упал с большой высоты и теперь лежал, распластавшись на мешках, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Он то погружался куда-то, то снова всплывал на поверхность — сон еще не совсем одолел его. А Мариано хотелось поболтать, послушать друга, уезжающего в Бразилию. Но тот молчал. Мариано промурлыкал себе под нос куплет из бразильской самбы: «Чтобы люди не болтали, с пальца я стащил кольцо…»

— Я сам с радостью бросил бы все к чертовой бабушке и махнул туда. Чего бы это ни стоило! — воскликнул он так громко, что не мог не разбудить приятеля, если бы тот в самом деле спал. Мане Кин тяжело вздохнул. — Я уже сыт по горло этой жизнью. Любой на моем месте устал бы от этого бессмысленного, пустого существования. Тебе, вероятно, тоже все осточертело?

Мане Кин перевернулся на спину и, скрестив руки на груди, уставился в потолок.

— Однажды мы с товарищами плыли на лодке к Сан-Висенте. Качаемся на волнах, и вдруг как раз посередине пути на горизонте появляется итальянский пароход, идущий вниз по каналу. Я возьми да и скажи ребятам: «Хочу попасть на этот корабль. Гребите себе помаленьку, а я выпрыгну из лодки и поплыву с божьей помощью. Авось доберусь до Южной Америки». Настроение у меня в тот день было препаршивое. Не знаю, заметил ли ты, что мы решаемся на серьезный шаг, когда нам бывает особенно скверно? Кто не тоскует, тому легко жить на свете. Он не мечется, ничего не пытается изменить. Точно камень лежал у меня в тот день на сердце, и вот мне почудилось, что удача сама плывет в руки. Поверь мне, я говорил совершенно серьезно…

Мане Кином по-прежнему владела какая-то вялость, и он не очень прислушивался к рассказу Мариано. Но тут вдруг почувствовал, как дрожь пробегает по телу. Словно мешки превратились в волны и поглотили его. «Хороша удача, — подумал он, — оказаться одному в открытом море!» И спросил:

— И ты прыгнул? Ты мне никогда об этом не рассказывал…

Море страшило его, внушало ему ужас. Лежа на мешках, он услышал, как волны скребут когтями по берегу, и опять вздрогнул. Представив себе, как он плывет один по каналу, судорожно работая руками и ногами, и хищные рыбы подстерегают его, Мане Кин поразился мужеству друга.

— Товарищи подняли меня на смех, — угрюмо продолжал Мариано. — В тот день я прямо с ума сходил от тоски и досады, а они надо мной потешались. И мне оставалось лишь все превратить в шутку. Уверяю тебя, если бы они не смеялись, я бы непременно прыгнул за борт. По-моему, когда человек изливает перед друзьями душу, нельзя над ним смеяться, все должны ему верить и сочувствовать, а не издеваться над ним. Только избалованные дети не хотят никого понимать. Так вот, я и сейчас повторяю, что когда-нибудь обязательно выпрыгну из лодки и поплыву в открытое море, чтобы меня заметили с борта какого-нибудь парохода. Меня подберут, и я попаду в дальние страны. Если же это не удастся, я отправлюсь на Сан-Висенте и убегу оттуда, как делали другие: спрячусь в трюм любого судна для перевозки угля. На Сан-Висенте у меня есть приятель, Жул Антоне, я с ним уже сговорился. В один прекрасный день мы смотаемся отсюда, только нас и видели… Я работы не боюсь. И с морем потягаться сумею. Такие люди — клад для хорошего captain’a [19] Капитан (англ.). … — Мариано замолчал на мгновение и продолжал уже другим тоном: — У тебя все по-другому. Тебе повезло. Крестный отец везет тебя в Бразилию. Славная земля эта Бразилия…

— Славная земля… — повторил Мане Кин, словно эхо. На какой-то миг речи Мариано разогнали его сон. Сердце, охваченное волнением, гулко забилось в груди, будто кто-то тяжелым молотом ударял по наковальне. Бурное море, корабль, одиночество — и где-то на краю света огромная неведомая страна Бразилия. Больше, чем Сан-Висенте и Санто-Антао, вместе взятые! Нет, больше, чем десять Сан-Висенте и десять Санто-Антао, вместе взятых! Он мысленно представил себе тамошние бесконечные дороги. Ведь если ходить пешком, все ноги, наверно, будут содраны в кровь после таких прогулок… Но крестный Жокинья рассказывал, что там ездят в вагончиках, которые называют трамваями. Трамваи, автомобили, поезда. Мане Кину вдруг опять стало страшно. Он загрустил о своем ручье, о своем тихом домике, одиноко стоящем на краю равнины, о поливных землях возле Речушки, которые он мечтал напоить, чтобы спасти гибнущие растения.

Море за окном продолжало реветь, точно дикий зверь. Порой его грохот походил на раскаты грома. А волны, будто разъяренные быки копытами, без устали скребли песок. Пол в хижине Мариано содрогался; казалось, потоки воды захлестывают дом, как во время проливного дождя, когда ручьи выходят из берегов, увлекая за собой даже крупные камни. Море хотело добраться до Мане Кина раньше срока. Быть может, оно уже подмыло фундамент лачуги и несет ее по скользкому откосу прямо в бездну?! Ветер завывал все с большей яростью, проникая в щели и трещины. У них в долине никогда не случалось такого урагана. Манговое дерево посреди поляны, манговое дерево, под которым они обычно встречались с Эсколастикой, было высокое, ветвистое и надежное. Но весь этот шум заглушал голос Мариано.

— Море свирепеет, — сказал он словно про себя. Потом в его голосе зазвучало воодушевление: — Знаешь, недавно я был на Сан-Висенте. Всего неделю назад. Видел там бразильцев с учебного корабля, стоящего на якоре в порту. «На кладбище в Рио веселей, чем у тебя на родине, приятель», — сказал мне один парнишка. Можно подумать, у них там молочные реки и кисельные берега… Слишком уж они задаются. Ты хорошо знаешь Сан-Висенте? Ах, никогда там не был! Преотличное место, сам увидишь. Народу видимо-невидимо, как на полях Северной стороны в день святого Андрея или в Порто-Ново накануне святого Иоанна. Машин, магазинов со всякими товарами множество, а лодок у причала на пристани и не счесть! На Сан-Висенте могло бы поместиться десять Порто-Ново, а то и больше. Я езжу туда когда захочу. Но приходится быстро возвращаться обратно, у меня нет разрешения на выезд. Начальник полицейского участка не дает мне визы, у нас с ним свои счеты. И я еду зайцем, без пропуска, без денег. Ты правильно делаешь, Мане Кин, что уезжаешь. Собачья жизнь тут у всех нас, честное слово. Кто-то сказал, что заниматься сельским хозяйством — значит разоряться, не теряя надежды. А если все окончательно рухнет, что тогда? Если и надежде уже не к чему будет прилепиться? Брось ты всю эту канитель. Поезжай зарабатывать с крестным деньги. А если вовремя не смотаешься отсюда, с голоду подохнешь, засухи в этом году не миновать. Счастливец ты, крестный увезет тебя далеко от наших проклятых мест…