Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Мать, придвинувшись к Шанде, незаметно ущипнула ее.

По дороге домой мать сердито говорила:

— Если ты еще раз откроешь рот, когда взрослые разговаривают, я тебя отколочу при всех. Дождись, пока к тебе обратятся! Что за невоспитанность такая: дети должны молчать и в разговоры взрослых не вмешиваться.

— А почему он сказал, что они служащие муниципалитета? Ведь он соврал. Они шпики из ПИДЕ! Что же мне, нельзя смеяться, когда смешно? Спрашивать разрешения, чтобы посмеяться? Ты хочешь, чтобы я была похожа на этих мумий-чиновников?

— Прикуси язык, Шанда!

На следующий день она снова пришла в муниципалитет. Инцидент, очевидно, решили предать забвению, и мать вздохнула с облегчением.

Но для Шанды все только начиналось. Одна только Фанинья догадывалась, что сестра попала в трудное положение: у нее начались какие-то дела с тем самым чиновником, и, не сказав ни слова, надушившись, Шанда каждый вечер исчезала из дому.

Мать тоже тревожилась, хоть и знала, что в нашем мире происходит кое-что, превосходящее человеческое разумение. Очевидно, случилось нечто подобное. Шанда ходила сама не своя, дерзила матери, доводила до слез сестру, бросалась как бешеная на всех, кто был в доме, и в один прекрасный день сообщила о своем отъезде в Лиссабон. Разговор поначалу не предвещал такого поворота и шел о том, что служанка Роза не желает носить нижнее белье, что моет ноги на закраине колодца и чистит зубы золой… А потом взяла да и огорошила всех.

— Доченька, ты же еще мала. Куда ж ты одна поедешь?

— Не бойся, мама, мне уже обещали место. Я написала сеньоре Марии, и она сняла для меня комнату. Я буду работать и учиться. Кончу гимназию, поступлю в университет.

Казалось, разговор на том и кончится, но прошло время, и вот однажды Илдо повстречал Шанду в Лиссабоне. Встретились они на углу — и в Сонсенте множество таких углов, — а вокруг спешили люди, гудели автомобили, ну, что еще бывает на улице? Но Илдо никого не видел, ничего не слышал — нужно было обнять Шанду, ведь так давно не было о ней ни слуху ни духу.

Илдо оглядел ее с ног до головы. Шанда была хороша собой, нарядно одета.

— Как поживаешь?

— Пойдем, по дороге расскажу…

Судя по всему, Шанда хотела от него отделаться.

— Где ты служишь?

Он снова посмотрел на нее: умело подкрашена, красиво причесана, воротник плаща поднят… Она придерживала его рукой… Длинная шея, гордо откинутая голова.

— Знаешь, Илдо, я немножко спешу. Мне еще надо перекусить по дороге, а я и так опаздываю… Мы еще увидимся.

Илдо подумал немножко, а потом взял ее за руку.

— Шанда, а ведь ты мне врешь.

— Отпусти.

— Не пущу.

— Пусти! Без рук, пожалуйста! — и она вдруг оглянулась на другую сторону улицы.

— Сказал, не пущу! — Илдо подошел ближе. — Слушай, ты, полоумная! Думаешь, мы не знаем про тебя? Как бы не так! Весь Сонсенте только о тебе и говорит. Тукинья специально разыскал меня в университете, чтобы рассказать…

— Отпусти!

— Мы знаем про тебя все! — Он понизил голос. — Отныне тебе не спастись. Можешь идти, куда шла! Дура! Стукачка!

Илдо надолго запомнил эту встречу: лучше бы никогда не видеть больше Шанду. И родня-то она ему дальняя, и всегда была с придурью.

Прошло еще некоторое время. Илдо сидел в гостях, когда в комнату вошла высокая девушка в плаще с поднятым воротником, в темных очках, в низко надвинутой на лоб шапочке.

— Что? Шанда? — Илдо опустил голову, подпер кулаком щеку. Потом снова взглянул на Линкольна. — Слушай, ведь Шанда в ПИДЕ. Зачем она пришла сюда?

— Да что с тобой? Это Мари-Перпетуа. Ты, наверно, бредишь. Шанда уже полгода как уехала. Она бежала за границу, в Дакар.

Илдо вспомнил их последнюю встречу на углу улицы, которая была так похожа на улицы Сонсенте. С тех пор прошел целый год.

— В Дакар? Зачем?

— Очнись, Илдо, на каком ты свете? Шанда исчезла из дома сеньоры Марии, никому ничего не объяснив. Должно быть, дело было серьезное: тут же появились люди в штатском, арестовали сеньору Марию, избили ее дочек. Там случилась в это время дона Леокадия, и ей попало.

— Ее-то за что?

— Да я почем знаю? За что купил, за то продаю. Леокадия приехала погостить в Лиссабон, ну, сеньора Мария Канда ее приютила. Сыщики выбили ей несколько зубов.

Леокадию избили? Эту веселую, бойкую сплетницу? В Сонсенте и в голову никому бы не пришло, что кто-то может поднять на нее руку. В Сонсенте умеют уважать людей.

— Она прямо не в себе… Хотела немедленно возвращаться домой. Знаешь, что она вытворила перед тем, как сесть в самолет? Опустилась на пол, перекрестилась и сказала: «Ноги моей в этой стране больше не будет!» — Он повернулся к Мари. — Ты что-то очень молчалива сегодня…

— Погоди-ка, Линкольн. А где сын Шанды?

— Она отдала его одной женщине из Боависты на воспитание.

Тута раздавил в пепельнице окурок, стукнул кулаком по столу.

— Ну, хватит! Может быть, ты хочешь узнать, не взяла ли мать Шанды этого мальчика к себе? Или еще что-нибудь? Тогда ступай на Кампо де Урике, где живут наши земляки, там они устраивают свои пирушки, свои танцульки. Нене тебе все расскажет. Он знает все про всех!

— Слушай меня внимательно! — вмешался Линкольн. — Я не знаю, уехала ли Шанда в Дакар, я не знаю, есть ли у нее сын или нет, я не знаю, как живут люди с Островов Зеленого Мыса на Кампо де Урике. Не знаю и знать не хочу! И вообще я иду в кино! Мари-Перпетуа, пойдешь со мной?

Илдо растерялся. Его расспросы испортили хороший вечер. Шанда — полоумная, это всем известно… Но ведь он так хотел узнать, что с нею сталось. Столько усилий, чтобы встретиться с земляками — и вот чем все кончилось. Он поднялся, снял с вешалки плащ.

— Ну, ладно. Мне пора. Счастливо оставаться.

Он открыл дверь, вышел на улицу. Ему хотелось побыть одному: ни с кем не разговаривать и поскорей забыть все, что он услышал. Ох, ребята, если бы можно было оказаться сейчас между морем и сушей и чтобы над головой было только синее небо. Если бы можно было сейчас перенестись на Птичий остров!!!

О смерти сеньоры Кандиньи Сены я узнал вчера вечером: на площади столкнулся нос к носу с Иполито Алмейдой; мы прошли вместе несколько шагов, а потом он остановился и спросил:

— Ты уже знаешь, что сеньора Кандинья скончалась?

Я даже не удивился, словно был готов услышать это известие.

— Сеньора Кандинья? Нет, не знаю. Отмучилась, бедная.

— Она умерла сегодня около трех пополудни. Лежит в доме Абеля Феррейры.

— Нет, мне еще не успели сообщить, — помолчав, сказал я. — Бедная Кандинья! Хотя она была уже очень старенькая…

— Очень, очень, — подхватил Иполито, — и все хворала в последнее время. Пора уж ей было… Теперь отдохнет.