Михаил Каминский - Переполненная чаша

— Какую вещь? — не понял Молотилов.

— Какую-нибудь! — рассердился Ликер. — Давай заявление. — И почти вырвал сложенный пополам листок. Подписав, сказал: — Там сменная работа, знаешь?

— Знаю.

— Пройдешь инструктаж у начальника пожарной охраны… — И тут же Павел Ферапонтович переметнулся на приезд Сергея: что тот думает насчет международной напряженности?

— Напряженности они не боятся. И насчет войны не позволят, — солидно объяснил Молотилов.

— А Серега, случаем, не на атомной плавает?

Ни о чем таком Молотилов, понятно, сына не расспрашивал, но ответил твердо:

— На ней!

— Ну и слава богу, — вроде бы невпопад сказал Ликер.

Уже больше недели Молотилов работал дежурным слесарем, и все это время шел холодный дождь. Но ни дождь, ни ветер теперь не имели лично к нему никакого отношения, поскольку в котельной было тепло и сухо. Энергии для освещения котельной не жалели. Мощные лампы обливали молочной белизной котлы и высокие стены, которые, как в ванной у Молотилова, были до самого верха в кафельных плитках. По утрам лаборант Толик разматывал черный шланг, присоединял его к трубопроводу от резервного котла и теплой водичкой под небольшим, чтобы не очень-то разбрызгивалась, давлением мыл кафель. Вода стекала с гладких квадратных плиток, и они всю смену были такими белыми, что на любой стене можно было показывать кино.

Насчет преисподней Ариша ошиблась очень сильно. Хоть кругом возвышались котлы, ни огня, ни адского жара не наблюдалось. За герметическими дверцами, правда, пламя рвалось из мазутных форсунок или упруго переливалось, приплясывало над горелками, однако о наличии пламени знали только специалисты, работавшие в котельной. Посторонние, которые, в нарушение запрета, иногда посещали котельную, попадали в помещение просторной кубатуры, чистое, ухоженное, теплое и сухое. В одном углу они видели стол, за которым сидел начальник котельной Ремушкин (на том же столе перекусывали и — порой — играли в домино); во все стороны тянулись трубопроводы — синие для горячей воды, оранжевые для пара; оглядевшись, посторонний замечал, как упорно смотрят на него разноцветные глазки автоматики типа «Кристалл», заключенной в железный шкаф размерами со старый комод. За автоматикой, в свою очередь, наблюдал аппаратчик Куропаткин, которого по прежней привычке называли то истопником, то кочегаром. А Куропаткин-то был аппаратчиком! Только он да техник из заводского отдела контрольно-измерительных приборов и автоматики имели право подступать к «Кристаллу».

Вот в таком окружении работал теперь Молотилов и не мог нарадоваться новым трудовым условиям. Какой-то там циклон, образовавшийся над Северной Атлантидой, менял погоду с дождей на жару. Или озверевший антициклон полосой метров в пятьдесят вырывал с комлями здоровенные ели в районе заводской базы отдыха, задев своим свирепым краем сарайчик на садовом участке Елистратова. Но ни в том ни в другом случае над Молотиловым не капало и в спину ему не поддувало.

Заходил в гости его бывший бригадир Бурмистров, жаловался на девчат: не стараются, разбаловались, мол, без тебя. Они покурили в закутке рядом с молотиловским верстаком; с папиросным дымом теперь уплывало денег ровно в три раза больше. «Руки у них не в то место, что ли, привинчены? — спрашивал Бурмистров. — В пэтэу их учили, ты их своим примером и словами вдохновлял. Я стружку снимаю. А толку?» Молотилов соглашался: «Беда-а. Душа у них к работе не лежит, наверное». — «Какая душа? При чем тут душа? Ты, Петя, церковнославянские штучки насчет души брось. Просто ни умения, ни трудолюбия».

Бурмистров засиделся в котельной — так не хотелось ему на свежий воздух, где в тот день моросил тихий, затяжной, выматывающий, как помнил Молотилов, нутро до самого донышка дождик, а бригада была занята полным составом на ремонте и внешней отделке заводских яслей. Молотилов представил себе товарищей: мокрые лица, мокрые пряди волос из-под фуражек, фетровых колпаков и платочков-косыночек. Телогрейки и другие куртки, вплоть до брезентовых, начинают темнеть с плеч. Темнота расплывается по рукавам, захватывает все большую часть спины. Сначала от прелости вроде бы и теплее, но потом может и зазнобить даже при рабочем накале. И уж к вечеру поясница обеспечена, что старому вроде него, что молодому, если этот молодой не «морж» и не богатырь.

«Хорошо у тебя здесь», — сказал Бурмистров. Молотилов согласился: «Хорошо. И пояснице уже легче. Только вот они… — Он выставил вперед руки и покрутил ими, растопырив пальцы, как крутил, забавляя Викушу. — Они еще новые мои условия не восприняли». — «Болят», — понял Бурмистров. «Угу, — сказал Молотилов, — словно не в котельной я, а на крыше общежития в холодном октябре. Вот-вот снег пойдет, а мы с тобой только кровлю начали».

«Халат на тебе», — продолжал тянуть время Бурмистров. Молотилов положил подбородок на грудь, оглядел несколько приподнятый на животе накрахмаленный и еще сохраняющий свежесть Аришиной глажки халат. «Положено в халате. В синем».

Все же Бурмистрову пришлось подняться и уйти. В дверях котельной он еще несколько секунд постоял, поглядывая на лужу, которую безостановочно язвили крепкие, наподобие градин, дождевые капли. А Молотилов занялся своими новыми обязанностями. Они были не очень многочисленные, но предельно ответственные. Сначала он проверил, нет ли утечки воды или пара. Таковых не имелось как на глазок, так и на звук. В одном месте в цельнокатаной трубе назревал, по молотиловскому понятию, свищ. Здесь труба откликалась на постукивание молоточком иначе — маленько звонче, чем в иных местах, и он пошел за банкой с суриком и окружил возможный свищ ярким кольцом для будущего пристального внимания. Затем Молотилов занялся запорной арматурой на котлах. У четвертого котла починил дверцу — она провисала и с затруднением входила на место.

— Теперь хорошо? — спросил, он у аппаратчика.

— Хорошо, — сказал Куропаткин, а сам и не повернулся в сторону Молотилова: читал за начальственным столом газету.

Надо сказать, что начальник Ремушкин в котельной находился редко, а к работе своих подчиненных, как он сам говорил, относился с полным доверием. Эти его подчиненные из смены Молотилова, то есть Куропаткин и лаборант Толик, не очень-то и утруждались. Толик брал пробы воды и бегал с ними в центральную лабораторию, часами болтал там с девчонками, а оставшееся время готовил контрольные работы для института: Толик учился на заочном. У Куропаткина же была страсть к чтению газет и журналов.

За первую неделю Молотилов успел наметить себе твердый порядок осмотра и проверки хозяйства. После запорной арматуры на котлах он анализировал задвижки и вентили на трубах. Его хозяйство незадолго до этого перетерпело капитальный ремонт и серьезную замену, поэтому придирчивость Молотилова была почти безрезультатной. Ну, пару раз за смену он пускал в ход разводной ключ и всего лишь однажды пользовался тисками на верстаке. У него был рабочий журнал, куда следовало записывать все неисправности, вызовы ремонтников из службы главного энергетика, производимую собственноручно затяжку вентилей, мелкую слесарку и даже обыкновенную подкраску труб. Однако правая сторона страницы на первую неделю выходила у Молотилова какой-то сиротливой — не наберешь и десяти слов. От того, что нечего было записывать в журнал насчет своей работы, Молотилов испытывал неудобство и смущение. О каждом его дне за предыдущие тридцать лет какой-нибудь писатель сочинил бы по рассказу, а тут: «Проверил», «Осмотрел», в лучшем случае — «Подтянул», и никаких других подробностей. От немоты своего рабочего журнала Молотилов страдал. Все длинное свободное время он проводил в закутке, где за спиной самого емкого котла находился верстак. Снял со стены над верстаком картинки, на которых изображались музыканты, лошади и почти голые молодые женщины. Повесил вместо них большой календарь, который прислала сноха. На нем тоже были картинки, но совсем другие: станки, приборы, а на октябре — даже последняя модель офсетной машины ихнего завода. А сменщику — тот попытался скандалить и возражать — Молотилов очень даже резонно ответил, что не в том он возрасте, чтобы глядеть восемь часов подряд на разные глупости. «Ты представь себе, что зашел сюда, допустим, секретарь парткома или сам директор Землянников, а на этой вот лакированной картинке ничего, кроме лифчика и штанов. Что они обо мне подумают?»