Давид Гай - Террариум

В несложной цепочке получения продуктов и отправки немалой части на базары клон был шестеркой, последней спицей в колесе, без него вполне могли обойтись, но земляк-прапор за что-то полюбил его и взял в команду, а дальше выходило по-всякому, случался и обман, свои накалывали: однажды клону понадобилось обменять накопленные десять тысяч афгани, афушек, на чеки, малый из хозвзвода вызвался сделать это, деньги взял, а чеки не вернул, клон с ним попытался по-хорошему, но тот сразу же стукнул офицеру; решил в отместку подстеречь ночью и отметелить, даром, что ли, боксер, но передумал – тот вонять начнет, прапор пообещал с ним разобраться и вернул-таки деньги.

Но разве это были заработки!… Зависть разбирала, когда слышал об истинном масштабе коммерции: колесо “КамАЗа” менялось на кожаный плащ, карбюратор – на японский двухкассетник, за две бочки горючки получали пять тысяч афгани, бывало, местные подъезжали на грузовиках с насосами и выкачивали из емкостей бэтээров и танков дизельное топливо, сколько им нужно было, платили по десять, двадцать, тридцать тысяч… Свою последнюю и самую удачную коммерцию клон совершил в ночь с 14 на 15 мая восемьдесят восьмого, за несколько часов перед уходом из Гелалабада первой колонны преклонской мотострелковой части, прощавшейся с постылой войной, за месяц до этого прапор договорился с соседним кишлаком – вы нам афгани, мы вам кондиционеры, деньги были получены заранее и истрачены – клон вез домой ворох шмотья: джинсы, обувь, летние рубашки, куртки, кофты, мохеровые нитки, два магнитофона “Шарп”и всякую мелочевку вроде часов; кондиционеры он и двое солдат, стараясь не шуметь, выломали глубокой ночью из окон офицерского модуля, в котором разместили преклонских журналистов, прилетевших освещать событие, прапор забрал добычу и отвез в кишлак, а клон вместе с поварами и официантками, как ни в чем не бывало, принялся делать бутерброды с сухой колбасой, формовой ветчиной, сыром, разрезать и раскладывать горкой овощи, ставить на столы ледяные баночки “Си-си” – чего гарнизон не видел годами и что предстояло гостям съесть, выпить и взять с собой в 150-километровый переход в главный город Пуштунистана.

Вернувшись в Равенск, он не узнал жизнь, все переворотилось, люди запоем читали газеты, за “Столичными новостями” и “Огоньком” у киосков очереди выстраивались с рассвета, в газетах потоком шли разоблачения прежнего режима, любимого несколькими поколениями вождя костерили на чем свет стоит; об уничтожении миллионов, об ошибках войны с Гансонией говорилось, как казалось, в полный голос; вышло постановление об ускорении процесса реабилитации жертв политических репрессий, состоялась конференция партии, создавшая Съезд народных депутатов Преклонии и учредившая пост президента страны; одновременно росло напряжение в республиках, прибалты требовали независимость, создавали народные фронты, кавказцы громили и резали друг друга, началась взаимная депортация населения, новый партийный глава Преклонии по кличке Меченый все уши прожужжал про перестройку, а покамест упразднил все наименования в честь своего предшественника, героя баек и анекдотов; откуда ни возьмись стали появляться кооперативы; по правде сказать, разоблачения и ужасающая правда о времени, в котором клон не жил, газетная и телевизионная болтовня о перестройке и выборы народных депутатов на съезд клону были по барабану, а вот кооперативы – иное дело, только как в них устроиться, чем заниматься, да и что он умеет делать…

В Равенске почти ничего не было, клон поехал в столицу, потыркался без толку – что-то создавалось, но не про него, он никого не знал и его никто не знал, тогда за его устройство взялась мать, ее двоюродный племянник как раз и занялся в столице этими новыми для всех делами, клон видел его в жизни не более трех раз, вроде родственники, но не близкие, однако устройство благодаря матери состоялось. Племянник, рыхлый низенький блондин с животом, несмотря на неполные тридцать, оказался сметливым и видящим выгоду там, где ее другие почти не видели; он создал производственный кооператив нескольких профилей, торговали компьютерами, собирали и чинили электронику, делали систему сигнализации, в общем, то, что для клона было за семью печатями, совершенно незнакомо, босс-родственник сделал его экспедитором: развозка продукции по адресам заказчиков, оформление накладных, сбор денежной наличности; клон снял комнату в столице, продолжил заниматься боксом в “Динамо”, участвовал в соревнованиях, не связанных с выездами в другие города, приближаясь к мастерскому рубежу. Работа ему не шибко нравилась, денег босс платил немного, на жизнь хватало и не более, и он же, босс, настоял, чтобы клон готовился к поступлению в вуз, занялся бы изучением экономики, финансов, основ управления – без чего нынче никуда; клон послушался доброго совета, позубрил учебники и поступил на заочное отделение в институт, где как раз этому и учили. Босс расширял хозяйство, организовал частный банк, найдя партнера из Заокеании, русского эмигранта, вернее, еврея, вложившего некую сумму, и неожиданно предложил клону стать его телохранителем, одним из четырех: не так много будешь занят, учиться станет легче, да и спорт… а зарплата увеличивалась при этом втрое.

Клон рьяно взялся осваивать новую профессию, получил водительские права, месяц за счет фирмы его катал по городу водитель-инструктор и остался им доволен – реакция отменная, недаром спортсмен; клон учился стрелять, осваивал приемы рукопашного боя с применением боксерских навыков, читал разные инструкции бодигардов, переведенные с английского, в общем, входил в курс дела. В группе охранников их было четверо, все ребята после армии, росли не в столице и со свойственной многим провинциалам притаенной осторожностью и недоверчивостью в отношении жителей главного, покуда непонятного им города смотрели друг на друга и на мир, спайки, единства, понимания с полуслова, с полужеста не было и в помине, а без этого какая охрана; босс, похоже, не замечал этого, его интересовало иные материи, а охрана… у всех новоиспеченных бизнесменов, тем паче банкиров, есть телохранители, и у него тоже. И все больше клон убеждался в том, что большинство окружающих его людей чужды открытости и честности по отношению к другим и к себе, их душа – потемки, ее отрада – укрытия, схроны, лазейки, не парадные, а задние, потайные входы и выходы, душа ищет и находит отраду и безопасность в молчании, смутном ожидании неизвестности, уничижении других и себя, внутри же – копящаяся злоба, ненависть, зависть; ну, а он сам, разве он иной, чем-то отличается от тех, кто рядом и вокруг, да нет, ничем не отличается, если постараться быть честным с самим собой; раскрепощение же, прежде недостижимое, а теперь вполне реальное, избавление от пут и вериг, перестройка ведь, о ней столько болтают… и все как-то миновало, прошмыгнуло и следа в душе не оставило; как-то босс на встрече с крупным чиновником, от которого многое зависело, рассказал вроде притчу – клон сидел невдалеке и все слышал, так вот, один человек совершил преступление, его поймали и привели на суд к королю, за его деяния ему полагалась смертная казнь, но король предложил ему самому выбрать свою судьбу: либо быть повешенным, либо попасть за большую черную страшную стальную дверь, преступник подумал и выбрал виселицу, когда на шею ему накинули петлю, он вдруг спросил: “А что там, за той дверью?” – король рассмеялся: ”Да вот, понимаешь, забавная штука получается, я всем предлагаю этот выбор и все выбирают виселицу”. – “А за дверью-то что? – допытывался преступник, – я все равно уже никому не скажу”. – “Там – свобода, но люди так боятся неизвестности, что предпочитают веревку…”