Доминик Татарка - Республика попов

— До нынешнего утра был учителем. — Он оперся на лопату, поднял глаза на крестьянина и серьезно проговорил: — Возьмите меня в помощники. Можете испытать. Сами видите — я мужскую работу осилю. А плату дадите, как всем платят.

Крестьянина озадачило серьезное предложение.

— Я ведь всамделишный дом-то ставлю. Из камня, из кирпича, господин хороший, — сказал он. — А строить обыкновенный дом для дочки моей — на это учителя больно учены, — снасмешничал Килиан, но тотчас поправился, не желая зря обижать человека. — Ладно, по рукам! Однако за вашу учительскую голову не плачу́ — за работу только.

— За голову тоже надо. А то как же! Голова-то и каменщику нужна, — торговался Менкина. — Заплатите мне за все знания, что я на вашей стройке употреблю.

Но и хозяин стал торговаться — мол, такой ученый помощничек ему в копеечку влетит. В конце концов Менкина махнул рукой:

— Впрочем, ведь и государство не бог весть как ценит знания учителя.

— Это как же понимать? — заинтересовался Килиан. Видно, любопытно ему было, во сколько государство оценивает ученых людей.

— Мои знания оцениваются в тысячу крон. Ровно тысяча крон ежемесячно — за знания, убеждения, совесть, за все про все, — проговорил Менкина, и тут только, впервые, в разговоре с этим крестьянином, осознал, как ценит государство работу интеллигента.

Килиан казался разочарованным. Задумался.

— Ну, эдак и я мог бы нанять учителя, — заметил он, не сумев подавить хозяйскую спесь.

Менкина расхохотался. Учитель в найме у крестьянина! Это привело его в бурно-веселое настроение. Смех его задел Килиана. Он почел нужным доказать этому господину, что не так уж это смешно и ничего тут нет невозможного, чтобы он содержал хотя бы и учителя.

— Чего смеетесь? И кормились бы лучше, чем с вашей тысячи крон. Жилье готовое. И дело бы нашлось: читали бы мне священное писание по воскресным дням. Жене с дочкой — романы перед сном. Налоги рассчитывали бы да книги вели. Соседских детей усмиряли бы, да мало ли что еще нашлось бы. Чего там, ученость тоже полезна бывает, коли руки к работе способны.

— Стало быть, безрукий учитель вам не надобен? — между прочим поинтересовался Томаш.

— Нет, такой не надобен. Потому — в страду помогать должен. А как же? В страду все от мала до велика в поле.

— Правильно, пан Килиан, — с жаром согласился Томаш. — Наймите меня — не как учителя, учителем я больше не хочу быть, наймите как рабочего, дом строить. Нет, серьезно. Я ведь с самого начала не шутил.

— А не пойму я, как же это вам милее грязная работа на стройке, чем чистая на государственной службе? — недоверчиво спросил крестьянин, замявшись. — Стало быть, вы такой, как в газетах пишут, неблагонадежный?

Такой вывод поразил Менкину, но внутренне он должен был согласиться. Пожалуй, он и впрямь неблагонадежный, если противно ему работать в школе. Но он уверенно и смело возразил:

— Неблагонадежный? Это почему же? Бумаги мои в порядке. Я никого не убил, никого не обидел, не ограбил. Слушайте, пан Килиан, вам ведь не нужно разжевывать да в рот класть. Известь гасить может и неблагонадежный. Вы не бойтесь принять меня на работу. А что такое чистая и грязная работа — об этом каждый пусть думает как хочет. Верно?

Крестьянин был озадачен.

— А, пожалуй, вы правы, приятель. Что мне могут сделать? Для такого хозяина, как я, всякий работяга — благонадежный. Были бы руки здоровые да душа чистая, — постарался он успокоить Томаша, даже по плечу его фамильярно похлопал.

— Скажу вам прямо, пан Килиан, хочу посмотреть, проживу ли я своим трудом, — сказал еще Томаш. Он хотел, чтобы этот человек укрепил его решимость.

И тут крестьянин показал себя человеком добрым, умным.

— Конечно, проживете, — убежденно ответил он. — Есть у вас и голова на плечах и здоровье. Да еще неженатый. Был бы я в вашей шкуре — у меня земля под ногами ходуном бы ходила, работа в руках кипела!

Он молодецки гикнул, даже притопнул ногой. А Томашу хотелось услышать больше. Вспыхнула в нем особая, менкиновская, вера. Вера в свои руки. Менкины нигде не пропадут! Проживут хоть на голой ладошке — за собственный счет, а может, за счет господа бога… Вот так ведь и толкался по свету добрый дядя. А младшего Менкину, Томаша, окрыляла не столько вера в бога, сколько особый запас оптимизма и здоровья.

— Эх, милый вы мой, — говорил крестьянин, — мы с вами не младенцы. Что нам могут сделать? Кто нынче неблагонадежный, тем благонадежнее станет завтра. Известно, у господ все так и вертится колесом. Кто теперь наверху, может и вниз скатиться.

В нем заговорила широкая человеческая симпатия к Менкине. Он уже не боялся, что его ни за что ни про что арестуют. Предположив, что Менкина — лютеранин, он наговорил ему столько, что вполне могли посадить обоих.

Томаш до полудня просеивал, перебрасывал песок. В обед, когда пришла пора кормить лошадей, Килиан потащил его с собой в Хумец. Посадил обедать, кормил курятиной, поднес чарочку и показал свою любимицу, «близненочка», как он называл младшую дочь.

Менкина с удовольствием ел и с удовольствием поглядывал на девочку-подростка.

— Видали? Мне все кажется, будто только жить начинаю, — а ведь уж скоро дедом буду! — хвастался Килиан. — Вот дом строю и еще один поставлю — для нее, вон, для близненочка моего. А вы, пан Менкина, не беспокойтесь. Толковый человек всегда что-нибудь да найдет, только руки не опускать!

Тем временем близорукий Лашут шел да шел, все вперед и вперед. Толстые стекла его очков запотели, и только церковный шпиль так и маячил перед глазами. Дорога была дальняя, он совсем выбился из сил, истомился от страха — а вдруг ничего не выйдет! Расспросил, как пройти к дому священника. Дарина ковырялась в грядках перед домом, а неподалеку в кресле на колесах грелась на солнышке больная женщина, видно, мать Дарины. Лицо и руки у женщины были белые, прозрачные, как картофельные ростки. Лашут поздоровался. Дарина так и вскинулась. И Лашут сейчас же понял, о чем она подумала. Ее первая мысль была о Томаше, она за него боялась. Подошла к ограде, рукой схватилась за кол, как бы ожидая недобрую весть. Лашут, чтоб успокоить ее, сбивчиво рассказал, как они с Томашем встретились на вокзале, собирались вместе поехать сюда да вдруг в последнюю минуту ему что-то взбрело в голову и он вернулся. Что-то говорил ему Томаш… Он, Лашут, понял его так, что у Томаша конфликт в школе. Все это Лашут выложил сразу, хотя Дарина ни о чем его не спрашивала.

— Вот я и приехал один, — извиняющимся тоном заключил он.

— А я тоже дома решила остаться, — поспешила замять разговор девушка. — У католиков духовные упражнения… И мама рада. Она спокойнее, когда я дома.

— Дарина, прошу вас, мне очень нужно поговорить с паном священником. Он дома? — с жаром стал умолять Лашут через ограду. — Очень прошу вас, если вы действительно добрая, расскажите ему хоть немного обо мне. Хотя бы только то, что знакомы со мной и что со мной можно говорить без опаски. Конечно, вы не так хорошо меня знаете, но замолвите за меня словечко!