Владимир Максимов - Снег, уходящий вверх…

Иван же Спиридонович Сирин, руководящий газетой, являющейся тогда еще органом РК (районного комитета) КПСС (Коммунистической партии Советского Союза), охотно печатал мои информации и статьи, заполняя тем самым газетное пространство разнообразным материалом. Ухмыляясь при этом себе в усы: «Загибаешь, дескать, парень. Ох, загибаешь! Партия – она не дурее тебя и знает, куда народ вести и по какой дороге. А технический прогресс – это и есть наш магистральный путь!»

Партия, в идеи которой Сирин верил и служил ей поэтому искренне и самозабвенно, закрывала, в свою очередь, глаза на многочисленные и досадные порой опечатки и ляпы, нередко встречающиеся в «Саянских зорях».

Мне, например, в этой газете запомнились следующие броские заголовки: «Рубят сук». (Статья, рассказывающая о недостаточном финансировании лесного хозяйства района.) А однажды, раскрыв газету на развороте, я обнаружил на второй странице вверху заголовок о прошедшем только что «коммунистическом субботнике»: «Праздник в рабочей спецовке», а на третьей странице таким же крупным шрифтом, предваряя День Победы, поскольку газета выходила раз в неделю, и тоже вверху на том же уровне, был напечатан заголовок, относящийся уже к этой дате: «Это радость со слезами на глазах».

Получалось, что «Праздник в рабочей спецовке» – «Это радость со слезами на глазах»…

На броских заголовках мой знакомец и сгорел, ибо во время путины, когда в Приморье не хватало для этой сезонной работы людей и партия бросила клич: «Все на путину!», он выдал зажигательную статью, касающуюся этой проблемы, о том, как простые люди – коммунисты, сибиряки – первыми откликнулись на призыв приморцев и «стройными рядами двинулись к ним на помощь». Озаглавил же он статью, как всегда, в своем духе – веско и броско: «Всех коммунистов в море!» (натурально получился некий белогвардейский призыв), да еще пропустив в выходных данных газеты, в том же номере, одну букву «с», из-за чего получалось, что «газета является органом РК КПС». На что незамедлительно отреагировали местные остряки, расшифровав эту аббревиатуру как «Районный комитет коммунистической партии Сирии», что было созвучно с фамилией редактора к тому же.

Такого конфуза районные партийные власти Сирину простить уже не могли. И он стал в одночасье простым корреспондентом той же газеты. Не утратив при этом ни своей живости, ни веселости, ни веры в «неизбежное светлое будущее всего человечества».

Редактором же стал его зам. Флегматичный, полный, довольно молодой еще человек, правда, таковым не выглядевший, в очках с толстенными стеклами, добившийся в жизни всего не своей головой, а своей резиновой задницей. Звали его Евграф Васильевич Докучаев, и был он скушен, как параграф производственной инструкции о технике безопасности. Зато «газета стала намного правильнее» с точки зрения райкома, из-за чего, ясно дело, резко сократилось число добровольных подписчиков. Ибо не было там уже веселых каламбуров товарища Сирина. Таких, например, как: «Не успела со сцены сойти доярка, как на нее залез животновод» (статья о совещании передовиков сельскохозяйственного производства), или «На старт стометровой дистанции вышли девушки промышленных предприятий района… Первыми финишировали женщины из объединения “Светлогорсктяжмаш”».

Как за полтора десятка секунд стометровки, ведь не марафонскую же дистанцию они бежали (да и на марафонской достаточно трудно), девушки умудрились стать женщинами, оставалось загадкой, наверное, и для самого автора. Но «И. Сирин» подобных ляпов, казалось, не замечал, видимо, поставив перед собой задачу – от полноты душевной веселить провинциальный люд по мере сил своих и возможностей.

Новый же редактор моих статей уже не принимал, руководствуясь железным принципом: «Как бы чего не вышло», а статьи И. Сирина нещадно «кастрировал», называя это правкой.

От такого надругательства над своим творчеством Иван Спиридонович стал частенько и не в меру пить, зачастую не являясь на работу вообще, добывая потом справки о всевозможных «болезнях», вдруг обнаружившихся у него.

Тогда вновь испеченный редактор издал приказ № 1: «Болеть запрещается!» А если таковое все-таки случается, то болеть можно лишь в нерабочее время.

Впоследствии газета вообще превратилась почти в стенографический отчет: «О работе Рай-Кома Кы-Пы-эС-эС», чем окончательно изолировалась от и без того немногочисленных терпеливых читателей. И если бы у части населения – «сознательных коммунистов» – подписка на нее не была, по рекомендации РК, «добровольно-принудительной», то и вообще бы, наверное, закрылась по причине полного отсутствия подписчиков, кроме самого секретаря райкома, которому, впрочем, газету доставляли бесплатно, как первому в районе «слуге народа».

Так постепенно печатный орган райкома превратился в некий неудобоваримый ком однобокой информации, сообщающий населению с завидным постоянством о том, что скоро из-за таких-то решений партии всем трудящимся жить станет очень хорошо и здорово! То есть практически наступит рай по имени коммунизм. На что местные остряки тут же отреагировали фразой: «Рай комом».

А тут и сам Евграф Васильевич занемог – от постоянной надсады в борьбе за увеличение тиража и от недоброкачественности жизни, совершенно запутавшись, в конце концов, кому же надо угождать и в какой очередности: читателям или властям предержащим, которые журили его постоянно за снизившийся до критической отметки тираж, – и… умер, не приходя в сознание (правда, в нерабочее время), от одышки и противоречивости своих целеустремлений.

Так и стал Иван Спиридонович опять редактором, но уже переименованной газеты «Славное море», поскольку в районе теперь правили не коммунисты, а демократы. То есть в большинстве своем бывшие коммунисты, просто называющие себя ныне по иному. Одним словом, хрен оказался редьки не слаще. Правда, и этой нынешней хреновой власти Иван Спиридонович из-за своей ностальгии по редечному прошлому тоже не угодил, и его вновь скатили вниз, до корреспондента.

По причине нашего, хоть и весьма поверхностного, знакомства Сирин и подошел ко мне. И мы с ним отправились в водолазку, где было более уединенно, побеседовать. Там он достал не блокнот, как это бывало раньше, а японский диктофон, приготовившись записывать мои ответы на его вопросы.

В водолазке было тепло, и Иван Спиридонович снял свое добротное драповое пальто с каракулевым воротником «времен Великого застоя», как выразился он, оценивая, не такое уж и далекое, прошлое нашей страны. Держался он по-прежнему молодцом, хотя было видно, что шапочный мой знакомец в непрерывной борьбе с действительностью за свое более-менее сносное существование потерпел сокрушительное поражение, так и не поняв, впрочем, где правые, где левые, где центристы, где уклонисты и прочая политическая шваль и сволочь, решив наконец-то для себя кардинальный вопрос, который приходится решать каждому человеку. Теперь он твердо знал, что слушаться надо лишь своей совести и писать о событиях, свидетелем которых он является, честно и бесстрастно, как Бог на душу положит.