Франсис Бебей - Ашантийская куколка

— Я была еще на кухне, когда услышала ужасный шум, это загорелась бутылка со спиртом. Анжела опрокинула ее, и конечно, опрокинула не случайно. А дальше начался весь этот ужас: когда я вошла, моя девочка пылала как факел… Сейчас-то я рассказываю все это как простой свидетель, и с тех пор все молю господа, чтобы он по великой милости своей послал мне спокойствие, хотя какое уж тут спокойствие после того, что я видела собственными глазами. Бог милостив и внял моим молитвам, видите, я вопреки своему горю могу говорить о том, что случилось. Но сжальтесь надо мной, дети мои, и не спрашивайте у меня больше ничего, я итак говорю из последних сил.

Слезы хлынули из ее глаз, и плакала она так долго, что Спио с Эдной, не обменявшись друг с другом ни словом, поняли, какому испытанию они оба подвергли старую женщину.

Приложив все старания, чтобы утешить тетку Джин, они наконец ушли.

— В конце концов‚ — сказала Мам‚ зря мы с тетушкой Принцессой пытались отговорить тебя зайти к ней.

Услышав такое неожиданное заявление, Эдна совсем успокоилась. А бабушка добавила:

— Во всяком случае, теперь ты, как я понимаю, навсегда излечилась от своего Бюнефо.

— Но, Мам‚ — запротестовала Эдна‚ — я никогда и не думала, что он захочет меня видеть.

— Дорогая моя девочка, ты, кажется, забываешь, что я стала женщиной задолго до того, как ты появилась на свет божий.

— Долог путь, на который мы вступили и идет он от начала и до конца жизни. Ни солнце Аккры, ни облака Тамале ему не помеха. Но не надо думать, что путь этот повсюду гладок. Извилистый, он проходит через тысячи радостей и невзгод, рассеивает, как дым, призрачные надежды тех, кто полагает, будто человек рождается на свет лишь для того, чтобы стать великим. Он вымощен благими намерениями тех, кто решил сделать что-нибудь для Африки. Ты для меня не рыночная торговка, которую интересуют лишь барыши и которая в первый же день обманула меня так, что навеки завладела моим сердцем. Ты для меня не юная африканка, скопившая нечестным путем богатство и думающая только о том, как бы приумножить свое серебро и банковские билеты. Ты для меня не та неграмотная женщина, о которой кричит весь город лишь потому, что ее деньги не дают покоя людям образованным, но небогатым. Мне твои деньги не нужны. Я хочу пройти вместе с тобой свой жизненный путь — и пусть он будет как можно длиннее, — дабы помочь нашей стране, а возможно, и всему нашему континенту создать те великие ценности, которых ждет от него человечество. Мне не деньги твои нужны. Мне нужно, чтобы ты была неутомимой и честной в работе. Я хочу повернуть на пользу твое невежество и открыть глаза тем, которые, как и ты, мечтают, сами того не сознавая, участвовать в борьбе за свободу. Твое незнание поведет меня вперед, так слепец инстинктивно преодолевает препятствия на пути, не зная, не видя его красоты. Я хочу, чтобы твоя красота помогла мне понять красоту наших старинных статуэток и масок. Я хочу, чтобы ты послужила моделью новому искусству, искусству, чурающемуся казенщины и проповедующему подлинную красоту форм, линий, движений, идущих прямо из сердца. Я хочу, чтобы ты жила и помогала мне жить одной жизнью с моей родной землей, хмелеть от собственного счастья, о котором поет на рассвете душа, ожидая прихода нового дня.

— Ты напился, Спио? — сказала Эдна.

— Наш с тобой путь, Эдна, это путь людей, которые хмелеют не от спиртных напитков — пусть они остаются уделом развращенных народов‚ — но от живой крови новых свершений, что помогает нам постичь последние достижения науки, побуждает нас ковать оружие, которое созидает, а не разрушает.

— Ты с ума сошел, Спио!

— Я знаю, сейчас ты меня не поймешь. Но я ни минуты не сомневаюсь в том, что в один прекрасный день твои глаза прозреют и ты увидишь жизнь своего народа такой, какая она есть на самом деле, а не в границах рынка города Аккры. Я снова повторю тебе все это, и ты поймешь. Потому, что ты станешь женщиной новой Африки, которая прозревает дальние горизонты и ведет к ним своего мужа.

— Послушай, Спио, я только сейчас поняла, насколько мы с тобой разные. Объясни мне, что ты от меня хочешь?

Мам сидела в своем глубоком кресле и отдыхала. Она делала вид, что дремлет. Но Эдна, которая отлично ее знала, была уверена, что бабушка внимательно прислушивалась к каждому слову Спио. Поэтому-то она и задала Спио прямой вопрос, ибо ответ на него должен был раз и навсегда все поставить на свои места. Это и понятно, если вспомнить, что Спио еще никогда во всеуслышание не просил руки Эдны, во всяком случае, в присутствии Мам. Бабушка тоже навострила уши, хотя и продолжала притворяться спящей, так, мол, она замучилась за день. Кстати, в это было легко поверить, потому как Мам провела ужасное утро, лично присутствуя на суде и следя за тем, чтобы никто не посмел отнять у нее «ее дорогую девочку».

Эдне пришлось фигурировать в качестве свидетельницы на суде над Анжелой. И понятно почему: она считалась подругой обвиняемой. Но Мам, зная, что Джин и Анжела не скрывали своего отношения к «ее дорогой девочке», вбила себе в голову, что Анжела вполне способна взвалить часть вины и на Эдну, которая, по ее мнению, никакого отношения ко всей этой истории не имеет. Мысль эта преследовала Мам еще задолго до суда и даже вплоть до конца судебного заседания. Потому она так и устала, устала по-настоящему, но тем не менее совсем не собиралась прилечь после обеда, когда уже никаких судебных заседаний не предвиделось. Слыханное ли дело, чтобы рыночная торговка завалилась спать среди бела дня?

Мам думала также о своих товарках, которые тоже пришли утром в суд, чтобы успокоить ее, а если надо, и поддержать в трудную минуту. Узнав, что Эдна «должна предстать перед судом за то, что не совершила ничего преступного», торговки выбрали целую делегацию, которая в любую критическую минуту должна была протянуть руку помощи ашантийской куколке и ее бабушке. Правда, делегации ни во что не пришлось вмешиваться, так как, учитывая показания тетушки Джин, все внимание суда было направлено на Бюнефо‚ вернее, на его роль во всей этой истории. Таким образом, Эдна оставалась в тени, ей пришлось ответить лишь на несколько вопросов, непосредственно относящихся к несчастному случаю, и только. Но все равно моральная поддержка делегации женщин была утешением для Мам. Она чувствовала ее все время и была уверена, что в случае, если Эдна окажется на скамье подсудимых, женщины будут действовать решительно и сумеют принудить суд вынести справедливое решение, основанное только на фактах.

Обо всем этом и размышляла Мам, пока беседовали Спио и Эдна. Просто стыдно пойти лечь в постель, когда остальные торговки уже вернулись на рынок после обеденного перерыва. Остаться дома — это другое дело: надо же прийти в себя после всех пережитых ‚волнений. Сидеть в кресле не так уж стыдно. Здесь можно по желанию или спокойно дремать, или бодрствовать. Когда Спио начал произносить свои длинные ученые тирады, Мам находилась в блаженном состоянии полудремы или, если угодно, полубодрствования. Но вопрос, который Эдна задала Спио, окончательно прогнал дрему, и Мам насторожилась.