Имре Уйвари - Особенный год

Я подошел к концу своего повествования, в котором попытался, как мог, рассказать о наших думах, делах, жизни. Прошедший год не был легким, и я не чувствую в душе полного удовлетворения, так как не все вопросы удалось решить наилучшим образом. Возможно, что и сам я в чем-то ошибался, не всегда находил правильное решение. Об этом стоит подумать и поспорить.

Вероятно, у нас в роте было и такое, чего в других подразделениях не было и в будущем не будет. И все-таки мне приятно об этом вспоминать, так как, рассказывая о жизни роты, я старался помочь другим и, если это хоть в какой-то степени удалось, то моя работа не была напрасной.

На рассвете четвертого ноября 1956 года на опушке леса в Будаёрше сосредоточилась советская танковая рота, получившая приказ подавить гнездо мятежников в одном из районов Буды. В некоторых танковых частях вместе с советскими офицерами в качестве проводников находились и венгерские офицеры. В одном танке со старшим лейтенантом Шипицыным был и Ласло Хафнек.

Когда рота находилась на марше (случилось это как раз на берегу Дуная), артиллеристам мятежников удалось попасть в танк Шипицына. К счастью, пробоина оказалась неопасной, и старший лейтенант приказал продолжать бой. Поздно вечером танки пробились в Буду, где на подходе к площади Деже Костолани колонну советских танков остановил майор Хафнек.

— Прежде чем въезжать на площадь, нужно как следует все разведать, — посоветовал майор Шипицыну.

Взревел мотор, и головной танк на скорости выскочил на площадь. В считанные секунды командир успел разглядеть пушку — это была зенитка, длинный ствол которой угрожающе смотрел в сторону танка, — а сбоку от площади виднелись силуэты двух танков мятежников. Улицы, выходившие на площадь, были забаррикадированы.

Увидев на площади советский танк, мятежники открыли по нему огонь из всех видов оружия, какое у них только было. Пули дзинькали по броне, а те, что не попадали в танк, врезались в стены окружавших площадь домов, обивая с них штукатурку и куски кирпича.

Танк старшего лейтенанта Шипицына, стоявший на краю площади, развернулся на месте и дважды выстрелил из пушки.

Майор Хафнек, прильнувший к смотровой щели, видел, что оба снаряда попали в цель.

Враг открыл ответный огонь по командирскому танку. Машину несколько раз сильно встряхнуло: значит, снаряды попали в танк, но крепкая броня выдержала.

Шипицын приказал механику-водителю подать танк назад, под арку дома, чтобы обезопасить себя сзади. Но в тот момент, когда машина почти достигла указанного места, раздался грохот, и танк сильно тряхнуло. Загорелся мотор, и едкий дым заполнил кабину машины.

— Покинуть машину! — приказал старший лейтенант экипажу.

Шипицын и механик-водитель Орманкулов быстро вылезли из танка и, спрятавшись, начали отстреливаться от мятежников из пистолетов. Их примеру последовали еще двое танкистов. Последним покидал горящий танк венгерский майор. С непривычки он никак не мог протиснуться в люк.

Увидев это, к майору, не сговариваясь, бросились Шипицын и Орманкулов.

Не успел старший лейтенант пробежать и десяти шагов, как был ранен, но, не обращая внимания на рану, ловко вскочил на броню и с большим трудом потащил полузадохнувшегося от дыма майора через люк. На обратном пути в укрытие Шипицын получил еще одну пулю, затем еще, но все же успел не только потушить горевшее на майоре обмундирование, но и затащить его в подворотню.

И тут силы оставили русского офицера…

Старший лейтенант Шипицын и рядовой Орманкулов пали в этом бою смертью храбрых, спасая жизнь венгерского майора.

Вскоре на площадь выехали остальные советские танки. Огнем их пушек и пулеметов мятежники были уничтожены.

Спустя полчаса площадь и прилегающие к ней улицы были освобождены от мятежников.

В госпитале на проспекте Каролина венгерские врачи во главе с доктором Гурином оказывали помощь раненым советским солдатам.

Корни настоящей, крепкой дружбы советского и венгерского народов уходят в прошлое.

В дни празднования двадцатой годовщины освобождения Венгрии от гитлеровского ига мне рассказали о героическом поступке бывшего батрака Иштвана Жори, которого уже не было в живых. Эту историю поведал мне односельчанин Иштвана, тоже бывший батрак, по фамилии Кетелеш.

С наступлением темноты гитлеровцы подошли к небольшому хутору, в котором проживало всего несколько семей. Несколько дней назад, узнав о приближении фашистов, солдаты роты гвардии старшего лейтенанта Федяева ушли с хутора, забрав с собой раненых солдат. Но один тяжелораненый боец был нетранспортабелен, и его оставили на хуторе.

Старший лейтенант Федяев немного говорил по-венгерски и, зная доброту тетушки Жори, у которой он стоял на квартире, попросил ее:

— Спрячьте, пожалуйста, раненого до нашего возвращения.

Муж тетушки Жори, присутствовавший при этом разговоре, кивнул в знак согласия.

— Только не в доме, — посоветовал офицер. — Гитлеровцы никого не щадят, даже раненых.

Дядюшка Жори, отличавшийся недюжинной силой, осторожно поднял раненого и понес его к сараю, где у него хранилось сено. Раскопав сено, он положил туда солдата, знаками объяснил ему, что скоро вернется.

Не прошло и часа, как на хутор пришли гитлеровцы. Обыскав каждый дом, они оставили в хуторе около взвода солдат. Обыскали и дом дядюшки Жори.

— Рус есть? — спросил один из солдат и заглянул под кровать.

Тетушка испуганно уставилась на мужа, который покачал головой, а жене бросил:

— Да не трясись ты, ради бога! Все в порядке!

О том, что в сарае у Жори прячется раненый русский солдат, кроме самих хозяев дома знал еще дядюшка Кетелеш, но он умел хранить тайны и не сказал об этом даже своим ближайшим друзьям.

— Хуторок у нас маленький, — рассказывал мне Кетелеш. — Всего несколько дворов. Все мы гнули спину на помещика. Своей земли мы почти не имели. Терять нам было нечего, поэтому мы никуда и не уходили с хутора. Кому нечего терять, тому и бояться нечего.

— А когда вы узнали о русском раненом?

— Вечером того же дня.

— Какого именно?

— Сейчас скажу точно, вот только вспомню. — Старик на миг задумался. — А было это тринадцатого декабря. Все помню, как будто это вчера было… Советские товарищи очень нас жалели и решили дать бой фашистам не на хуторе, а немного левее, в стороне… Тихо-тихо стало у нас. Стрельба доносилась откуда-то издалека. Вечером зашел ко мне сам Жори и вызвал во двор.