Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Ты только что говорил мне о любви и вере, о преодолении преград, о том, что спать нужно с тем, кого хочешь.

– Жизнь не позволит…

– Бенджамин ждет ответа.

Мне удалось разглядеть, что он хочет увидеть нашу фотографию.

– Какое фото ему отправить? – Николя разнервничался. – Здесь я тощий, а тут похож на покойника.

Николя щелкал мышью по папке с фотографиями и никак не мог выбрать.

– Отправь эту, – подсказала я. – Здесь мы в летнем парке. Мы ели мороженое и катались на паровозике. Наш единственный выходной за прошлое лето, когда мы смогли посетить парк.

– Наверное, ты права. – Николя выбрал фото, на котором он был в голубом джинсовом костюме, а я в зеленом платье и белом платке, и бросил его в неизвестность.

Бенджамин спросил:

Это точно твоя сестра? Я бы подумал, что жена.

– Вечно ты все портишь! – завопил Николя. – Из-за тебя он решит, что я насмехаюсь над ним!

– Напиши, что я – приемная сестра.

– Тогда он уличит меня во лжи.

– Это не ложь!

– Еще какая! Мы просто случайные знакомые!

– Да неужели?!

– Эх, ладно. Напишу.

И Николя настрочил:

Эта девушка из Грозного. Мы друзья, но еще и названые брат и сестра. Сами так решили. Скоро она уедет домой, а я останусь один и готов продолжить беседу.

– Мне действительно нужно возвращаться, – сказала я. – Ты сможешь жить дальше и не делать глупостей? Расскажи мне, чем все закончится с Бенджамином. Обещай!

– О’кей! – Николя протянул мне руку, и я ее пожала, будто мы только что встретились.

В коридоре загрохотала сумками Фрося.

– Твою мать! – раздалось ругательство, после чего она, зацепившись за тумбочку с обувью, грохнулась.

– Как хорошо, что ты вернулась. – Я бросилась к ней. – Утренним рейсом я поеду к матери, а ты оставайся с Николя. Он вышел из комнаты, и мы ищем ему парня.

– Ну-ка тихо на этот счет! – прикрикнул Николя, продолжая что-то строчить на Аляску.

– Слава богу! – Фрося с моей помощью поднялась. – Притащила поесть немного. Приготовим, и я тебя провожу.

Мы отнесли сумки на кухню и поставили запекаться картошку с мясом.

– Как тебе удалось? – спросила она.

– Рассказала несколько историй…

От сытного завтрака я отказалась и выпила чай с двумя крошечными кексами. Николя решили не тревожить – он так увлекся новым знакомым, что забыл попрощаться.

Спускаясь по лестнице, где в целях экономии тоже не было света, мы ориентировались на предрассветную дымку, проникающую сквозь разбитые подъездные окна.

– Надо успеть на утренний автобус. В расписании написано, что он в шесть тридцать утра.

– Я тебя провожу до автовокзала, – сказала Фрося.

– Найду дорогу сама.

– Нет, это мой долг!

Фрося, не спрашивая моего разрешения, неожиданно меня обняла, а затем, смутившись, пояснила:

– Ты не подумай чего, это я по-дружески. Так и знай, если бы ты не приехала, Николя мог откинуться. Он никого не слушает. Только ты имеешь на него влияние. Поэтому я тебя и притащила. Оторвала от важных дел.

– Никаких дел у меня нет. Кругом алкаши и бандиты. Я строчу по десять писем в день то в издательства, то в правозащитные организации, то в газеты. Рассказываю о дневниках. Толку – ноль.

– Ты спасла Николя! Это самое важное.

– Для меня важно издать чеченские дневники. Николя вы бы и сами спасли. Не нужно мне приписывать несуществующие подвиги.

– Это не так, – возразила Фрося. – Он со мной не разговаривал, заперся, а тебе сразу открыл.

– Не сразу! Просто я люблю рассказывать пережитое дождю, костру и другим сумасшедшим…

Фрося засмеялась.

Мы вышли на улицу и отправились пешком к автовокзалу, до которого было не меньше пяти остановок. Город просыпался, его горбатые улицы заполнялись прохожими.

На автовокзале были нищие и бомжи, они просили подаяние. Между пассажирами утренних рейсов, спешащих в пригород, бродила молодая нищенка с новорожденным младенцем. Она просила денег на молоко. Фрося порылась в кармане и нашла мелочь.

– Знаешь, я терпеть не могу нищих, но рядом с тобой чувствую, что обязана быть доброй, – сказала она.

Фрося увлекалась националистическими идеями, с ее тонких розовых губ то и дело слетали слова о черных с Кавказа или о нищих, которых нужно гнать с улиц. В тридцать один год Фрося так и не поняла истину: мы все одинаково испытываем боль и любой из нас может оказаться на свалке.

Именно там, пережив все войны, ранения и потери, оказались бы я и мама, не возьми я кредит под грабительские проценты и не купи комнату в коммунальной квартире без удобств.

Подъехал мой автобус, которому стукнуло не менее пятидесяти лет. Его салон мгновенно наполнился едким дымом, и пассажиры кашляли, а шофер матерился и бил по баранке руками.

Здравствуй, село Бутылино!

Сероглазая Фрося упорхнула, затерялась в разномастной толпе, а я смотрела сквозь грязное стекло на деревья, небо, дома и пыталась понять, как мне жить дальше, если Николя уедет в Канаду.

Пусть он сам в это не верил! Но глубоким ведьмовским оком я уже видела, как прилетит самолет и Бенджамин спасет его. Все в этом жестоком мире имеет свои законы. Поэтому и мне нельзя сдаваться. Если приходится делать шаг назад, то только для того, чтобы вдохнуть полной грудью и совершить пружинистый прыжок вперед и вверх.

Мама негодовала по поводу моего исчезновения и обрушила на меня все проклятия, какие вспомнила. Я была обвинена в ереси и сострадании к богомерзким тварям.

– Найму людей, чтобы тебя хорошенько избили, – пообещала мамаша. – Куплю им бутылку!

Никогда не сомневалась в родительнице. Однако дочерний долг велел следить, чтобы она вовремя питалась и не забывала пить лекарства. Поэтому на высказывания подобного рода я перестала обращать внимание.

Чтобы отдохнуть от ее ругани, я отправилась в центр села, надеясь заплатить за коммуналку, но обнаружила раздавленного машиной кота. Он лежал на противоположной от нашего дома стороне. Вначале я побоялась к нему подойти, но затем обернулась и заметила, что дети Трутня трогают раздавленного кота палкой.

В «Антигоне» говорится, что душа не обретет покоя, если не похоронить тело.

В траве валялся цветной пакет. Я подобрала его и приблизилась к коту. Дети убежали.

Голова кота была полностью раздавлена колесом и мозги присохли к дороге.

При жизни это был крупный кот с коричневыми полосками на белой шкуре. Мы с мамой прозвали его Разбойником и иногда подкармливали. Нужно было положить его в пакет.

Дети Трутня, увидев, как я бестолково кручусь у кошачьего покойника, вернулись. Я вручила Любаве и Гришке свою сумку, зонтик и тетрадь дневника. Но поднять кота с дороги не хватало сил, особенно меня смущала расплющенная голова животного.