Полина Жеребцова - 45-я параллель

Ольга повеселела:

– Мне бы молодость, – сказала она. – Ты можешь сбежать за тридевять земель, а я, как старая коряга, не могу выбраться из трясины…

Мы начали стучать в двери и предлагать книги. Если нам открывал мужчина и отказывался делать покупку, я предлагала ему поднять мешок и проверить, какой груз носит на себе хрупкая изможденная женщина с несчастным лицом. Несколько человек, смутившись, купили у нас по детективу в мягкой обложке.

– Спасибо, Полиночка! – радовалась Ольга, периодически бросаясь ко мне с объятиями.

Мы обошли все офисы в центре, и она поделилась, что завтра будет работать в другом районе, так как нужно менять дислокацию во избежание тумаков.

Мешок к вечеру стал легче, и, побродив еще немного, мы купили по жареному пирожку с картошкой. Это было нашим обедом и ужином.

Я пожелала Ольге найти другую работу, но она покачала головой:

– Нереально! Я обошла все столовые, фабрики и магазины. Никто не берет! Люди держатся за рабочие места, цепляются, как утопающие за соломинку. Буль-буль-буль!

– Печальное сравнение! Удачи!

Мы простились.

Мама расстроилась, услышав мой рассказ о первом дне курьерской работы. Она уже рассчитывала, что я начну приносить доход, а она, как в моем детстве, будет все отбирать и распоряжаться деньгами.

Пенсию, которая ей полагалась, государство платить отказывалось: нет жилья – нет пенсии. Как забавно! Все в России подстроено так, чтобы вышвырнуть людей, переживших войну, на обочину, в нищету, и забыть о ненужных свидетелях навсегда.

Пособие по безработице нам не платили по той же причине: если человек не имеет достаточно средств, чтобы купить свой дом и прописаться в нем, никаких пособий ему не положено! Ежемесячные выплаты везунчикам были настолько скромны, что их хватало только на скромный обед, но никак не на месяц, а дня на два. Нам не полагались даже они.

Я понимала, что некогда думать о пережитом, нужно выживать. В ином случае мы, потеряв на войне здоровье, обречены ночевать в самодельных картонных домиках у рынков, на площадях или в злачных местах. Вот и вся возможность, которую даровало нам государство после десяти лет геноцида, бомбежек и голода.

Молодость оттого и молодость, что отчаяние сменяется мечтами о чудесах.

– Завтра в Ставрополе выставка картин Рериха, – сказала я маме, отвлекая ее от печальных мыслей о сне на голодный желудок.

– Наверное, это не оригиналы, а копии, – сонным голосом отозвалась она, взгромождаясь на сырую постель.

– Сходим на выставку? Рерих был философом! Нам не помешает приобщиться.

Мама согласилась.

Ночью мы гоняли котов шваброй и поливали их холодной водой. Ставропольские коты, обитающие в районе Нижнего рынка, голосили на крышах в предчувствии марта, требуя неземных наслаждений. Рыжий, белый, сиамский, черный, серый и три коричневых осаждали бывшую конюшню. Кошки Полосатик, Одуванчик и Карина пищали, пробирались к усатым мушкетерам через кухонное окно, а возвращаясь, лихо пританцовывали в комнате лезгинку.

Где-то выла собака, посаженная на цепь, скорее всего несколько дней ее не кормили. Забыли. Под утро защебетали птицы, застучали по карнизу клювиками с просьбой дать немного хлебных крошек. Я вышла, жмурясь от яркого февральского солнца, не горячего, но лучистого, кутаясь в теплый платок, и вынесла для пернатых и хвостатых завтрак.

Новый день начинался, принося с собой заботы и неразгаданные загадки, как можно выжить здесь, на сорок пятой параллели, в городе, похожем на Бермудский треугольник, затягивающий вглубь и ничего не отдающий взамен.

Собираясь на выставку Рериха, мы принарядились. Я надела рыжую искусственную дубленку и голубой шарф, а мама была в сером пальто и шали. Кошек мы оставили одних. Бедняжки жались к теплой стене, чтобы не мерзнуть на холодном полу, и вспоминали ночные утехи.

По дороге на выставку мама недобрыми словами ругала чеченского проректора, обещая добиться правды через прокуратуру. Поскольку я не видела возможности отыскать справедливость, то промолчала, настраиваясь на искусство, которое выше геополитики и военных конфликтов.

Выставочный зал в музее Ставрополя заполнили репродукциями знаменитых полотен. Люди сбивались в стайки, подобно птицам, и чирикали, рассуждая о бренности мира. На меня произвели впечатления картины «Ведущая», «Философ» и «Вестник от Гималаев».

У картины «Матерь мира» завязалось новое знакомство. К нам подошли пожилая дама с сыном. Ее звали Александра, она была в фетровой шляпе с контрастным бантом, сына – Вадим, он был облачен во фрак. Вадим рассказал, что учится на программиста.

– Педагоги сотрудничают с ФСБ. Собирают сведения. И студентов вербуют! – с необыкновенной гордостью сообщил Вадим. – Есть лазерный луч, считывающий информацию с окон. Вузовские аудитории и кабинеты просматриваются и прослушиваются. Россия владеет лучшим оружием!

Тема оружия и войны мне так надоела, что я предпочла извиниться и отправилась рассматривать картины в противоположном углу.

У словоохотливых ставропольчан, пришедших на выставку, было свое мнение о чеченской войне. В отличие от дворика на Нижнем рынке, где жили уголовники, проститутки и несчастная пенсионерка Клавдия Петровна, здесь собрались люди с достатком. Бриллиантовые украшения дополняли их наряды. Многие прибыли на личных автомобилях, в шубах из песцов и соболей. Александра работала в консерватории и иногда организовывала мероприятия в музее.

– На этой планете всем правит теория последовательностей: с человеком не случится ничего, кроме того, что задумано, – мягким вкрадчивым голосом произнесла она и зевнула в шелковую перчатку, озвучив свое видение конфликта в Чечне.

– У Эрнеста Хемингуэя есть рассказ «Снега Килиманджаро». Там описаны мучения солдата, которого разорвало на части, но он никак не может умереть. Есть то, что ни один человек выдержать не может, – возразила я.

Александра удивленно подняла на меня глаза, обрамленные накладными ресницами, и примирительно улыбнулась:

– Надо выпить шампанского!

Пока Вадим бегал за шампанским для своей матери, я попала под вспышки фотографа из местной газеты.

– Вы читали Лобсанга Рампу? – поинтересовалась у меня Александра.

Я назвала свои любимые произведения.

– Ах, какое счастье! – Она захлопала в ладоши, и румянец заиграл на ее лице. – В этом городе вы первая, кто его читал. У меня полное собрание сочинений!

– Я не из этого города.

Александра написала мне свой адрес и телефон на визитной карточке музея и пригласила в гости.

– Будем книгами обмениваться, – пообещала она.

Я уходила с выставки обнадеженная, что в Ставрополе есть начитанные люди и, может быть, нам даже удастся подружиться.