Полина Жеребцова - 45-я параллель

Солнце целый день боролось с темными тучами, и до полудня никто не одержал победу.

В народных преданиях говорится: если на Пасху дождь – христиане уподобились грешникам и Бог плачет над их душами, если солнце – люди чисты и праведны. На Ставрополье, судя по погоде, хватало и тех, и других.

К вечеру все-таки хлынул ливень, и сквозь него нам попыталась дозвониться подруга моей матери Валентина, чудом выжившая в Грозном с дочерью Аленкой.

Сейчас бывшие грозненцы жили в двухстах километрах от Ставрополя.

Мы смогли однажды повидаться после войны. Они поразились, увидев нас в живых.

Валентина сообщила, что ее муж Саша внезапно умер. Она не знала, что делать: брак не был зарегистрирован официально, и теперь, вероятней всего, государство выгонит ее с дочерью из домика-развалюшки на улицу.

– Вы приедете на поминки? – спросила Валентина.

– Прости, родная. Растет долг за жилье. Нет денег на билеты.

Соболезнования мы высказали по телефону.

Однако для того чтобы выразить благодарность Савелию Аркадьевичу, серьезных затрат не требовалось. Отдохнув пару дней после разбора мешков и коробок, мы направились в прокуратуру.

Служебный вход был заперт, а официальную приемную сторожила габаритная вахтерша с оскалом Цербера. Она все так же восседала за массивной тумбочкой для белья. Я заметила, что книги, ранее используемые вместо табуретки, смялись и небрежно валяются в углу. Тома по истории КПСС под пышным задом ставропольской труженицы заменили собрания сочинений Сталина и Ленина.

Служительница охранки при нашем появлении истошно взревела:

– Понтий Пилат – взяточник. Ему деньги носят! А эти, глядите – конфеты принесли! Не мне, ему, подлецу! Убирайтесь отсюда! Жалко, что вас в Чечне не прибили!

Мама обозвала ее дурковатой шестеркой и пообещала рассказать о «взятках» прокурору. У нас действительно была с собой небольшая коробка конфет, этакий символический подарок за бескорыстные старания.

Вахтерша, надувшись как сыч, объявила, что секретарь велела ждать до 16:00.

Это было неприкрытой ложью, учитывая, что мы пришли к часу дня. На самом деле секретарь приказала впустить нас без промедления.

Благодаря юности и гибкости я прорвала «блокаду», обойдя вахтершу с правого фланга.

Влетая в кабинет Савелия Аркадьевича, я успела заметить, что веник, будто катана, сверкнул в руках труженицы охранки, а мама атаковала ее двумя томами по истории КПСС. Они сражалась на равных: негодование против озлобленности.

Прислушиваясь к шуму, доносившемуся из коридора, прокурор наотрез отказался взять конфеты. Но я все-таки положила их на стол. Пилат был порядочным человеком. Наверное, поэтому у него так много врагов. Я поблагодарила прокурора, взяла академическую справку и вышла.

Взъерошенная вахтерша сидела за перевернутой тумбочкой и трясла головой. Рядом с ней лежал сломанный пополам веник. Мама стояла у окна и пыталась покрыть волосы порванной косынкой.

Увидев меня, вахтерша стала визжать как резаный поросенок:

– Нищие! Из поганой Чечни. Я тут главная! Кого хочу, унижаю, кого хочу, милую! Правильно наши вас в Чечне уничтожали. Русские из Чечни – чечены! Пилат – вор. Конфеты ему носят!

Мама оставила свою затею и повязала косынку как шарф. К ней вахтерша не приближалась, предпочитая орать из-за баррикады.

Я, разгневавшись, сказала:

– Ты – наглая старая хамка.

Застучав по скрипучему полу ногами, вахтерша вскричала:

– Черные из Чечни!

В этот момент мое терпение окончательно лопнуло. Я выставила перед собой ладонь, как делали древние жрецы и пророки, и грозно произнесла:

– Вас давно не бомбили? Желаю вам столько осколков, сколько было у меня в ногах. Аминь! Пусть ваши внуки узнают на своей шкуре, что такое война, раз вы желаете этого невинным. Аминь!

Вахтерша потеряла дар речи. Лицо ее покрылось багровыми пятнами. Она вскочила, пошатнулась и обратно свалилась на рассыпанные собрания сочинений Сталина и Ленина.

Ни слова от нее мы больше не услышали.

Я взяла мать под руку, и мы ушли.

Задыхаясь от внезапно разыгравшегося приступа тахикардии, я вслух размышляла над тем, что в России принято издеваться над людьми: в детском саду ребенка бьют, если он не слушается, в школе – унижают бедных или тех, чья национальность отлична от большинства, в армии процветает дедовщина. Граждане привыкли и не смеют роптать. Власть всегда указывает место безмолвным рабам. Система не сбавляет обороты.

– В молодости я верила, что все изменится к лучшему, – сказала мама. – Теперь не верю.

Открытие магазина «Алая роза» на улице Пушкина и летняя сессия совпали.

Безграмотно заполненную академическую справку в университете забраковали, но зачислили меня с третьего курса на первый. Со специальности «Учитель начальных классов» я перешла на факультет общей психологии и обнаружила, что многие студенты учатся платно. Бюджетные места, когда студент не оплачивал свое образование, распределялись по итогам конкурса. В Чечне никто официально не платил за обучение.

Ректор Ставропольского вуза распорядился выделить для меня бюджетное место, учитывая, что я и мама – беженцы.

А преподаватель, строгая дама в очках, предупредила студентов:

– В центральном парке маньяк зарезал пять молодых женщин. Не ходите вечером. Милиция не поможет!

Мне предстояло сдать тринадцать экзаменов, семь контрольных и несколько десятков зачетов. Никто, кроме меня, не верил, что это получится. Время было безвозвратно упущено из-за отсутствия нужной справки: студенты проучились несколько месяцев, а у меня оказался нешуточный долг, чтобы закрыть семестр.

Замдекана в первый же день не приняла зачет.

– Здесь вам не Чечня! Тщательней учите материал! – Ее рассердили мои знания о психологии человека.

Зато историк спросил, как обстоят дела в Грозном, а выслушав, поставил зачет.

Я решила сдавать несколько предметов ежедневно, а между ними писать контрольную работу по естествознанию.

Ян Рафаилович отпустил меня на сессию при условии, что после полудня я буду появляться в магазине. Команда, с которой мне предстояло работать, решению руководства не обрадовалась.

– Какая дерзость! – без конца восклицала Каролина. – Почему у нее исключительное положение?! Чихать мы хотели на ее университет!

Директор магазина, грузный армянин средних лет по имени Эверест и его заместительница Каролина, тощая и визгливая дама, приходились друг другу близкими родственниками. Продавцами руководила Саша – сорокалетняя женщина без определенного места жительства. При знакомстве она прямолинейно заявила о своей любви к горячительным напиткам и щедрым мужчинам. Пиджак, наброшенный на голое тело, свидетельствовал о том, что Саша явилась на работу после вечеринки.