Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Сын Любови Андреевны – начальник паспортного стола!

Увидев нас, ушедших без разрешения, Нина Павловна ругалась на чем свет стоит, бросала в нас подушки, а затем стала угрожать, что она могла внезапно умереть.

– Вы оставили меня без внимания! – орала домовладелица.

– Я вышла всего на два часа, – заметила мама.

Услышав это объяснение, Нина Павловна устроила дикий скандал, обвиняя нас, что мы украли прохудившуюся скатерть, скатанную рулончиком. Обзывалась она довольно лихо, не по-православному, и успокоилась, только получив в руки свое добро, до этого мирно лежащее перед ней на столе.

Во время обеда Нина Павловна исходила придирками:

– Поставь тарелку туда! Нет, не туда… Правее! Нет, левее! Иди! Нет, стой! Тряпочку положи-ка! Нет, не туда…

Учитывая наше служение без выходных, подобные фокусы вывели бы из себя даже святого. Но мы старались расстаться по-хорошему.

На ужин я подала Нине Павловне макароны по-флотски с томатным соусом.

– Мы здесь не останемся, – напомнила ей моя мама. – Вы до нас жили одна!

Покормив бывшую надзирательницу колонии, я и мама отправились спать. И не в полночь, а в десять вечера.

Утром во время уборки позвонила тетушка Юлия.

– Вы на меня обижаетесь, – сказала она. – Но я не могу пустить вас к себе или прописать в своей квартире. Я решила продать жилье и уехать к дочке в Москву. На душе тяжко, когда я думаю о том, что Полина без паспорта, без дома, без медицинского полиса! Еще чеченские паразиты не отдают академическую справку. Не могу нормально спать. Я получила пенсию и хочу помочь. Договаривайтесь в паспортном столе, пусть берут деньги и дают положенный документ.

Мы готовы были расцеловать тетушку Юлию.

К дальней родственнице я поехала одна. Мне нравился Юго-Западный район, зеленые скверы и фонтаны. Настораживали только надписи на домах и в парадных. В подъезде у тетушки Юлии хулиганы разрисовали свастикой все этажи и оставили надписи: «В России порядок русских. Остальным – смерть!»

На заборе в соседнем переулке кто-то нарисовал кресты, половые органы и написал расистские высказывания. Казалось, что люди забыли, какой ценой мир выстоял против фашизма.

Любовь Андреевна, узнав о том, что пятьсот долларов найдены, не откладывая назначила встречу.

После того как купюры из моего кармана перекочевали в ее саквояж, она с таинственным видом удалилась, а мы остались стоять на улице перед паспортным столом.

– Ждите здесь, – сказали нам. – Вам вынесут сюда!

– А как же отпечатки пальцев? – поинтересовалась я. – Где выписка из Грозного? Откуда возьмется справка № 5 из ФСБ?

Любовь Андреевна расхохоталась, сверкая золотыми зубами:

– Выпишут за три минуты! Какая справка, если я вам верю! Отпечатки вместо тебя любой сотрудник поставит свои.

Она скрылась за дверью государственного учреждения.

– Почему они не могли дать паспорт по закону?! – хмурилась мама. – Тебе он полагается совершенно бесплатно.

– Потому что, мама, мы живем в России!

Любовь Андреевна действительно все сделала. Она выписала меня из Грозного без моего присутствия за пять минут и прописала в неведомых мне хоромах, принадлежащих ее семье. Как только Любовь Андреевна распределила деньги среди работников паспортного стола, никаких дополнительных справок не потребовалось, наоборот, меня тут же вписали в проверенные лица, к которым ФСБ официально не имеет претензий.

Сотрудники милиции, не видя меня в глаза, провели мое дело по всем базам как достойного гражданина России, не участвовавшего в уголовных преступлениях и не замеченного среди моджахедов (им повезло – я действительно мирный человек), расписались за меня, шлепнули печать и оставили в базе данных свои отпечатки пальцев, выдав их за «мои»!

Паспорт нам вынесли через двадцать минут.

– Как хорошо, мама, что я не террорист, – в ужасе прошептала я. – Ведь они могут прописать любого террориста, если он даст им пятьсот долларов!

– Пошли отсюда, – сказала мама. – По крайней мере, на один год есть прописка в Ставрополе! Сможешь найти работу, и мы будем сыты!

Обстановка в доме тюремщицы накалялась.

Идя с тремя грязными кастрюлями в руках и банкой мочи, найденными в подвале, я подверглась словесной атаке со стороны Нины Павловны. Восседая на пуховой перине, укрытой шелковой белоснежной простынкой, она кричала:

– Нерасторопная девка, быстрей шевелись! Быстрей!

Поспешив закрыть дверь в кухню, я загнала занозу под ноготь. По закону подлости заноза проникла так глубоко, что иголкой ее было не достать. Я заплакала от отчаяния. За что мы попали в рабство к безжалостной женщине, которая раньше издевалась над людьми в тюрьме? Она сохранила свои привычки и в старости.

Я вымыла пять окон в передней, чтобы солнце лилось сквозь стекла и согревало больную. Выстирала и выгладила все шторы в доме. За месяц мы купали ее шестнадцать раз. Но благодарности – не было. Вместо нее нас обзывали служанками, чернью и лентяйками.

Социальный работник так же, как и мы, выслушивал ругательства и проклятия. Но никак не реагировал. Должность такая. До нас в доме Нины Павловны жили неблагополучные женщины. Иногда они пропадали с мужчинами на несколько дней, и больная ходила в туалет под себя. Если она будила помощниц посреди ночи, они посылали ее матом, сверкая нагим телом в проеме чердака, и снова шли спать.

Когда мы сообщили, что переедем от нее, Нина Павловна устроила концерт. Плакала и просила:

– Простите! Не уходите! Не бросайте инвалида!

В мои обязанности входило ровно в два часа дня подавать обед.

В среду в меню был суп, сваренный по французскому рецепту, – с шампиньонами и сыром. Заметив, что стрелки настенных часов показывают 13.55, Нина Павловна возмутилась подаче блюда:

– Убирай тарелку, рабыня! Когда скажу, тогда и принесешь!

Я вздохнула глубже, как учат индийские практики, и забрала тарелку, стоящую на подносе.

Мама спокойно сказала:

– Нина Павловна, нужно в магазин. Мы вас покормим и поедем за продуктами. Вокруг лес. Транспорт ходит плохо, нам долго ждать маршрутное такси.

Хозяйка после маминых слов, величественно кивнула и приказала вернуть тарелку, что я и сделала. Макнув указательный палец в суп, Нина Павловна недовольно вскричала:

– Горячий!

Через две секунды она проделала с супом ту же процедуру и вынесла вердикт:

– Холодный!

После чего впала в задумчивость.

Мы в это время стояли перед ней навытяжку.

– Начну трапезничать, он остынет…

Мама не выдержала:

– Мы не ваши заключенные! А вы не наш надзиратель!

После этого матерные ругательства почтенной матроны загрохотали, как канонада, и были слышны за два переулка.