Сергей Кочергин - Деревянные волки

Залезать в воду Сашка передумал. Оглядываясь иногда в сторону палатки, он пошел по берегу.

Дул легкий, чуть колючий ветерок. Когда пряталось солнце, озеро меняло свои краски и настроение. Издалека костер казался тусклым и бессильным, как будто за ночь потерял все свои качества — днем это было просто то, на чем можно варить уху.

Часа два мы бродили вокруг озера, а когда вернулись — все уже сидели у костра, Славик был довольно-таки пьян; он что-то громко рассказывал, размахивая руками, как фокусник, Ольга спала, положив голову ему на колени. Жора ковырял маленькой отверткой в магнитофоне. А Татьяна даже не подняла головы, когда Сашка поздоровался. Длинной веткой орешника она передвигала недогоревшие головешки к огню.

— Слава КПСС, наливай! — скомандовал Жора. — Есть повод выпить, пропажа вернулась.

— О, другой разговор, только можно без КПСС, просто Слава. — Он сделал попытку посадить Ольгу, но она сопротивлялась, отмахиваясь руками: «Не хочу, я спать хочу, никуда я с тобой не пойду, старая вешалка».

— Пусть спит, — тихо сказала Татьяна.

— Пусть. — Славик встал. Пренебрежительно посмотрел сверху. — Голубка моя шизокрылая.

Отложив магнитофон в сторону, Жора тоже встал, поставил на огонь котелок с ухой и посмотрел на Татьяну:

— Напиться, что ли?

— Напейся, — ответила она, не поднимая головы.

— Спасибо. Слава, наливай, я вызываю тебя на соцсоревнование.

— Как вчера?

— Как сегодня — один к двум.

— Водки не хватит, — буркнул Славик. — Потом нырять?

— Хватит. Наливай. Если ты проиграешь — значит, пили за твой счет. Если я — весь банкет за мой счет. Первую «учебную» — всем. — Жора посмотрел на Сашку: учись, мол, студент, как нужно жить и работать.

— Первую всем, — повторил Славик, — я знаю, я тоже служил в гусарах. Слышь, Тань, служил я однажды в гусарах.

— За любовь, — сказал Жора, подняв стакан выше головы. — Пусть она вспоминает иногда, что где-то есть мы.

— Пусть вспоминает, — повторил Славик.

«Соревнование» длилось часа два.

Меня уже и самого подташнивало от запаха водки. А когда-то даже мечтал сам попробовать — и чего они в ней нашли?

Жора пил вдвое больше, как и было условлено. Сначала они много ели и много говорили, в конце тосты стали короче, а промежутки между наливаниями длиннее. Последнюю дозу Славик принимал лежа.

— За тех, кто в морге! — Он выпил половину, а остальное вылил на землю, перевернув стаканчик. — Все! Я м-о-мо…

— Мокрый?

— Я мо-о-ортвый, — еле выговорил он и уткнулся в брезент.

Еще минут двадцать он разговаривал сам с собой, пытаясь поднять голову, и пел: «…забинтуйте мне горло железной дарогай, в изголовке по-овести галубуюю зизду…».

Жора пересел поближе к костру. Обхватив колени руками, долго бездумно смотрел в огонь и в той же позе опустился на правый бок. Потом долго икал, вздрагивая всем телом, и трудно было разобраться, спит он или нет.

Время тянулось медленно. Татьяна помыла посуду, убрала со «стола» и снова присела у костра.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— Я не хочу думать, — ответил Александр. — День какой-то бестолковый, лучше б работали сегодня.

— Нужно просто к этому привыкнуть. Иногда год пройдет, оглянешься — а он весь, как сегодняшний день. Праздник души, как сказал Славик. — И добавила: — Ты не думай обо мне плохо, хорошо?

— Хорошо. — Он прикоснулся к ее руке. — Не думаю, честное слово. Мне, наоборот, с тобой хорошо, с тобой тепло.

— Это потому, что костер рядом.

— Нет, не потому, — лепетал он, — совсем не потому. Мне кажется, что ты не можешь сделать зла, хотя и называешь себя ведьмой.

— Я не могу? — Она засмеялась чужим, звонким голосом. — Боже, какой ты глупенький! Скажи честно, ты в любви объяснялся когда-нибудь?

— Я? Нет. Не успел еще. Если я кому-нибудь объяснюсь…

— Стоп! Не надо. Не говори дальше.

— Почему? — Он посмотрел на Жору.

У меня тоже было такое ощущение, что он не спит и все слышит. А может, не спят все, все притворились спящими, чтобы подслушать этот разговор.

— Почему? — переспросил Сашка.

— Потому что завтра будет стыдно за эти слова, — ответила она. — Может быть, не завтра, может быть, когда-нибудь потом, когда тебя десять раз обманут. — И добавила совсем некстати. — Представляешь, ты — в моем возрасте, а я — совсем старушка. Нет, прости, все не о том. Не слушай меня.

Проснулась Ольга. Скривив одну сторону лица, одним глазом покосилась на Татьяну с Шуриком, спросила: «Сколько время?» — и вклинилась в их разговор.

— Воркуете? Ну-ну. Пойду-ка я ко сну.

Не знаю почему, но в это время мне хотелось скривить ей такую морду — чтобы она не поняла, снится ей это или все наяву.

— Нет, пойду-ка я сполосну фейс, — добавила она. Медленно поднялась, еще раз бездумно посмотрела на всех, кто был у костра, и пошла к озеру.

Пока Сашка взглядом провожал Ольгу, Татьяна успела тихонько встать и уйти в машину. Она уселась на заднем сиденье, обхватив колени руками, как маленькая девочка.

Вдруг обнаружив, что Татьяны рядом нет, Сашка вскочил и побежал к машине.

— Тань, ты чего? Не плачь.

— Я не плачу. Уйди. Я тебя очень прошу — уйди. Оставь меня. Уходи.

Ничего не понимая, Сашка ушел к костру.

Накрапывал мелкий дождь, это были скорее не капли, а почти невидимые водяные нити, и ветер срывался иногда, «укладывая спать» полуобморочное пламя костра.

Славика, как бревно с четырьмя сучками, Сашка перетащил в палатку и уложил возле Ольги, которая уже успела «сполоснуть фейс», опохмелиться и уснуть.

Транспортировать Жору таким же способом было делом нереальным, его можно было только «перекатить», но после Сашкиной первой такой попытки он проснулся, сделал длинный-длинный выдох со стоном и обхватил голову двумя руками.

— Башка трещит. Хорошо, что пьяный еще. Был бы трезвый — она бы лопнула. Все на месте?

— Все, — коротко ответил Сашка.

— Хорошо. Что вспомнил еще. Как это я забыл. Короче, наш Остап Ибрагимыч домой еще не вернулся.

— Как это не вернулся?

— Очень просто. Как в учебнике — из пункта «А» вышел, а в пункт «Б» еще не пришел. Я, между прочим, к нему заезжал — хотел на праздник пригласить. Не такой уж я хреновый, как тебе кажется. Но Ибрагимыч домой не возвращался, а мы вернемся. И еще что скажу: меня два часа не трогать, я победил — мне положено. И Таньку не трогай, трогай Ольгу, ей все равно, и тебе должно быть все равно. Выплесни в нее свою дурь и сразу поймешь, что все в этой жизни гораздо проще. А Танька, между прочим, жена Остапа, так что лучше с ним не связывайся. И со мной тоже.

— Как это жена? — удивился Сашка. — Ты же говорил, что ее муж на машине разбился, что сын…

— Ты кто, следователь? — оборвал его Жора. — Пошел бы ты со своими вопросами…