Алексей Камышинцев - Начало осени

Ольга сошлась с ним уже не девушкой. Радости мало, конечно, да от факта никуда не денешься. Спросил только: «И много у тебя их было?» — «Один, Юрочка, только один!» Что ж, сделанного не воротишь. От объяснения во рту остался противный привкус, как от несвежей колбасы. Какая разница — один у нее до него был любовник или десять. Суки они все…

Позднее выяснилось: Ольга считает, что это обстоятельство придает женщине в глазах мужчин особую привлекательность. Как медведю мясо с душком. И с чего взяла?

Однако жить надо. Работали, ходили в кино, в гости, по вечерам смотрели телевизор. Летом ездили отдыхать… День да ночь — сутки прочь. Юрик встречал друзей, теперь все больше таких же, как и он, женатиков. Без бутылки какая встреча? Они не как иные интеллигенты, которым и чашки чая достаточно, чтобы языки развязать. Они — работяги, народ суровый, молчаливый, их быстро не разговоришь. В праздник соберутся за столом — с детьми, с женами — и только молчат да кряхтят, двух слов не свяжут до пятой рюмки.

А она — «пьешь много»! Ей бы встретить мужа по-хорошему, спать уложить, так нет — давай базар поднимать. То бы подумала: какой толк с пьяным отношения выяснять? Одна ругань, и ничего больше…

И ладно, если бы он без причины, а то ведь если посмотреть… «Хоть в этом месяце. — Юрик стал загибать пальцы на правой руке. — У Мишки второго числа свадьба, в ресторане гуляли, Ольга еще сережку потеряла и злилась на меня, что не смог найти. Потом у Володьки день рождения, это уж мы одни, в мужской компании справляли. Потом еще один день рождения, а там — получка. В субботу само собой, с устатку положено. Петр Степанович, из сорок восьмой квартиры, — Юрик перешел на пальцы левой руки, — сына в армию провожал, потом опять выходной, а там у Славика теща померла. Кстати, девять дней скоро. Послезавтра аванс будет, а еще только двадцатое… Тут никаких пальцев не хватит!»

Правда, в последнее время его стало тревожить одно обстоятельство. С Ольгой у него иногда не получается, особенно по пьянке. Желание есть, а вот сила куда-то исчезает, да еще в самый неподходящий момент. С некоторых пор он стал избегать жену, тем более что та в такие минуты или вышучивала его, если он был трезв, а она в хорошем расположении духа, или зло высмеивала и упрекала, если он заявлялся угорелый. Эти шутки и упреки только усугубляли ситуацию.

Ольга гнула свое: «Хлещешь не в меру, вот и результат. У трезвых мужиков так не бывает». Эту фразу он вроде бы и забыл, да позже пришлось вспомнить…

У них в комнате есть телефон. Юрику звонить особенно некуда, зато Ольга с подругами по часу болтает, чаще всего — с Людмилой. И его из комнаты выпроваживает, у них, видите ли, интимный разговор. Но не в этом дело… Его друзья видели, и не раз, Ольгу разговаривающей по телефону-автомату из будки на углу, возле новой булочной. С кем это ей разговаривать?

И еще — встретил ее однажды Мишка Харитонов, да не одну, а с каким-то здоровым парнем. Юрик на рост не жалуется, на плечи тоже, лицо как у всех, нормальное лицо, правда, нос курносый. Но того, с Ольгой, Мишка обрисовал на голову выше Юрика, да и в плечах пошире. А на лицо не разглядел, далеко было. Когда он спросил жену: «С кем это ты шляешься?» — она небрежно этак ответила: «С работы один, жена у него заболела, просил помочь в больницу покупки сделать». Он бы и про это забыл, да она напомнила…

Пришел Юрик как-то пьяненький. Ольга, понятно, хай подняла. Он и залепил ей в ухо, так, вполсилы, по-настоящему он ее еще не бил. А надо бы… Так вот, дал он это ей по уху, чтоб не орала, а она зло уставилась на него — зло и презрительно, вот презрение-то его и проняло — и шипит: «Ах ты, сволочь, сволочь! Не подходи ко мне близко, свинья ты грязная, импотент несчастный. Еще тронешь — уйду!»

Его тоже заело. «Катись, — говорит, — сучка ненасытная, маменьке своей пожалуйся, а заодно и папаше. Подсунули девочку, сокровище… Пробы ставить негде!» А она ему: «Уйду, на тебе свет клином не сошелся. Есть и другие мужики, стопроцентовые…»

Это словечко — откуда она только его взяла? — крепко засело у Юрика в башке. Вспомнились и ее разговоры про трезвых мужиков, и звонки из телефона-автомата, и здоровый парень, про которого рассказывал Мишка.

Скандалы с женой, ревность, неприятности на работе — все слиплось в один тяжелый ком, давивший грудь изнутри. Размягчить его, хотя бы на время, могла лишь водка. Но и похмельная тягомотина стала утомлять.

«Получу аванс, разобьюсь с долгами — и завяжу до времени, — решил Юрик. — Ну их к шутам, эти свадьбы, похороны… Каждый день праздник. А Ольге, если что узнаю, ноги выдерну!»

Потом подумал: «В обед надо бы добавить. Рубль у меня есть… Только вот сахар… Ладно, как-нибудь выкручусь. Занять бы еще, да разве кто даст! Может, Виктор?.. Заодно и в стекляшку сбегает, тут близко».

У Виктора тоже оказался рубль, и через известную дыру в заборе он отправился к Зинке за шафраном…

Машина ритмично ухала демпферами, оттиски мягко опускались на приемный стол. Один лист Юрик взял в руки, проверил проводку, крутанул маховик дуктора, подбавляя краску на раскатные валики. До конца смены еще далеко, а уже работать надоело — сил нет! Может, и вправду уволиться, пойти на шарагу какую-нибудь? Здесь, конечно, заработок твердый, да уж больно все обрыдло. Каждый день одно и то же. Тиражи, тиражи, тиражи…

Колька по нелегкому опыту знал: уж если искать на пузырек, то сейчас, пока есть кураж. Уйдет кайф — исчезнут находчивость и упорство. Будешь только маяться да ждать — не поднесет ли кто? Нет, маркитанить нужно сейчас, не откладывая.

— Слышь, Мишка, надо бы еще чего-нибудь замакарить.

— А чего замакаришь? Дупель — пусто, ни одной знакомой рожи. — Харя отвечал бесцветным голосом. Видно, хмель из него начал выходить.

— Айда к магазину, там насшибаем, — предложил Колька.

— С утра-то… У кого? Два кола ведь надо.

— Пока стреляем — одиннадцать как раз и набежит. Шафран уже «в цвету» стоять будет.

Они снова направились к стекляшке, у которой по утрам собиралась планерка.

Колька строго придерживался выработанных трудной практикой многих поколений ханыг правил собирания на бутылку у магазина. В этом деле имеются свои тонкости; не зная их, можно либо нарваться на скандал, а это им совсем ни к чему, либо проторчать у гастронома без толку до вечера.

Спрашивать следует пятнадцать копеек зараз. Десять — мало, долго набирать придется, двадцать — много, могут совсем ничего не дать. А пятнадцать — в самый раз.

Просить следует не у того, кто входит в магазин, а у того, кто из магазина выходит. При этом хорошо бы засечь: взял ли клиент вино или что другое и много ли в сдаче мелочи. Стрелять лучше у работяг, интеллигент, он и шум поднять может. И никогда не обращаться к бабам — голый номер!