Алексей Камышинцев - Начало осени

Кормили в этом кафе хорошо и дешево, бутылки же можно было принести с собой, заказав, для видимости и чтобы буфетчица не ворчала, по стакану красного.

Очнулся он в милиции. Ничего толком не помнил, хоть убей. То есть помнил, как пришли в «Тополек», с мороза ахнули сразу по граненому стакану, пытались петь под Сережкин магнитофон, приглашали танцевать девчат, сидевших за соседним столиком, что-то кричали…

Старший лейтенант, оформлявший протокол, рассказал Кольке, как сначала они дрались в кафе, потом на улице приставали к прохожим, сцепились с дружинниками, пытавшимися их остановить.

Ему, Сережке Щербакову и еще одному парню с третьего курса дали по десять суток. Из института их исключили…

Плакала мать, плакала Татьяна, обе наседали на него с упреками. Как будто он это все нарочно сам себе подстроил!

— Ну, теперь тебе здесь делать нечего, переезжай ко мне, — говорила Татьяна. — Устроишься на работу, а там поглядим… Через год восстановиться можно.

— Куда мне там устраиваться и кем?

— Кем? Ты же в армии кочегаром работал, сам рассказывал. У нас там в баню как раз требуются истопники. Оклад хороший…

Он представил ее в белом накрахмаленном халате и себя, каким был пять лет назад — в засаленной робе, с широкой лопатой в черных от угольной пыли руках. Покачал головой…

И опять, как когда-то, он чувствовал себя смешным, беспомощным и глупым мальчишкой в обществе взрослых. Но после стакана, а еще лучше — бутылки вина возвращалась вера в свои силы, не все казалось потерянным. Он восстановится в институте, окончит его, докажет…

И еще — брала ревность. «Не может быть, — кричал он Татьяне, — чтобы за такой женщиной, как ты, никто не ухаживал! Сознайся, ведь кто-то есть? Живешь одна… Да, я приезжал к тебе, что из того? Сомнительный любовник, да и тот исчез. На взгляд мужчин это придает тебе лишь большую доступность. Найдутся подружки, сослуживицы, сведут с достойным человеком. А я кто? Нуль, никто!»

От встречи к встрече такие сцены повторялись, и взгляд Тани становился все более отчужденным. Кончилось тем, что звонким апрельским утром Колька увидел ее идущей по другой стороне улицы — такую красивую! — и не решился окликнуть. Да и зачем, если она сразу же не зашла к нему, как обычно делала, приезжая домой.

Он устроился грузчиком в райпродторг. Самая подходящая работа для пьющего человека. Никакой ответственности, только на ногах держись. Пока можешь таскать из вагона в кузов грузовика ящики с вином, мешки с мукой или сахаром, скользкие половинки свиных туш, говяжьи огузки и рульки — слова тебе никто не скажет. Бывает, и прогуляешь по пьянке, не без этого. Но ведь торговля-то без выходных работает. Суббота ли, воскресенье — вагоны на товарной станции выгружать надо.

Утром проснется такой бесамыга, не то что работать — голову с подушки поднять сил нету. Ну и не выйдет на смену. Бригадир ему по-отечески в шею накостыляет и велит прогул в выходной день отработать. Ему даже и лучше, коли грузчик пьет: он за собой всегда вину знает и ни от какой работы не откажется.

Но уж когда запойный… Мало того что недели три гудит без просыпу, так он и после остановки не сразу на работе появится. Еще с неделю будет отходить, за стенку держаться, отъедаться понемногу. Считай, в месяц влетает это удовольствие, если, конечно, в дурдом не угодит. Там надолго запереть могут…

В первый раз, когда Колька исчез чуть не на месяц, Плетень — такую носил фамилию, а заодно и кличку начальник над шоферами и грузчиками в райпродторге — поорал, поорал и отошел, сказав напоследок: «Будешь вкалывать всю зиму без выходных, и чтоб у меня ни-ни!» Во второй раз — опять без выходных, теперь уже осенью. Колька заметил: в зимние месяцы запоев с ним не случается, видно, организм не поддается. Зимой запить — смерть верная. Себя не помнишь, уснешь на морозе — и конец.

Держался до весны, а как потеплело — сорвался. И пошло, и пошло… «Пиши заявление», — на этот раз Плетень был немногословен. Колька не спорил, спасибо, хоть не по статье увольняют.

Он работал слесарем в домоуправлении. Конечно, слесарь из него никакой, но ключ держать умеет, прокладку или там сальник заменить сможет. А сложного ремонта жильцы ему и не доверяли, приглашали специалистов со стороны. Однажды вечером его попросили перекрыть горячую воду на пару часов, требовалось заменить батарею в подъезде. Воду он перекрыл — и исчез на две недели с ключами от двери в подвал. Жильцы сутки сидели без воды, потом дверь сломали, открыли вентиль, а его поперли.

Он пристроился сторожем на водноспортивную базу. Место хорошее: карауль частные моторки, лови рыбку да загорай. Опять же владельцы лодок поднесут иногда… И обратно неудача! Побежал он, уже к закрытию магазина, за бутылкой, а его и забрали. Был-то ведь трезвый, не качался даже! И в ту же ночь с базы лодку увели и у острова затопленную бросили. Владелец хотел в суд подать, да много ли с Кольки возьмешь? Махнул рукой… А его опять поперли.

Оформился дворником в городской парк культуры и отдыха. Хорошо! Утречком рано метелкой помахиваешь, птички поют, солнышко пригревает. Спокойно так на душе… И пустых бутылок всегда наберешь рубля на два. В маленькой будочке в кустах у забора хранились метлы, лопаты, ведра. Там же он держал и стаканы. Знающие мужики не давились краснухой за углом, а заворачивали к Коляну.

Да, знать, верно говорится: жадность фрайера губит! Завезли как-то в его будку тридцать метров шланга для полива. Один из завсегдатаев и привязался: продай да продай для дачи. Колька и продал. Отроду в парке ни о каких ревизиях не слыхали, а тут — вот она! «Где шланг?» Еле отмотался…

Время спустя приятель один устроил его в таксопарк — машины мыть. Работа прибыльная, с машины — полтинник шофер кидает. Колька отъелся немного, кой-какое барахлишко приобрел. Даже врезать стал поменьше. Так надо же — придумали! Перед началом работы теперь не только шоферы, но и обслуга вся должна в стеклянную трубочку дуть, которая от запаха цвет меняет. Ему же, понятно, не то что в эту стекляшку — в выхлопную трубу дыхнуть, и та посинеет! Дунул Колька раз, дунул два, и его, чтобы отчетность не портил, снова выгнали.

Да кем он только не работал… В трудовой книжке, что валяется где-то в шкафу, не осталось места для записей.

Потом бросил он это дело. На работу ходить не стало ни сил, ни желания. Да и зачем? Ему ничего не надо. Ест он мало, так, перехватит, если подвернется закуска к выпивке, и то децилку, на зубок. Бывает, в его хате компания соберется, принесут еду, так он по три дня объедками живет. Пить все горазды, а вот едоки они плохие. Опять же бутылки сдать можно.

На лето и на зиму одежда у него есть, а лишнее — тоже ни к чему: сам не продашь, так друзья утащат. Да и не по одежке у них встречают… Милиция, в смысле работы, пока не беспокоит, и алименты с него требовать тоже некому.