Алексей Камышинцев - Начало осени

Выражение же «а вдруг?» осталось со времен Юркиного жениховства. Как-то в разговоре с Ольгой он заметил, что женщины не только сверху, если можно так выразиться, прихорашиваются, но и снизу одеваются так, словно им непременно перед кем-то заголяться придется. Ольга не удержалась и поддела его этим кокетливым «а вдруг?». Юрику тогда это выражение царапнуло слух, но потом оно превратилось в их шутливое семейное словцо.

Однако сейчас Ольге было не до шуток. Если муж что заподозрит, то устроит большой скандал.

— Какое уж там «а вдруг?». У нас сегодня на работе медосмотр проводили и прививки делали от гриппа. Я ж тебе вчера говорила, забыл? — небрежно пояснила она и, видя, что мысли мужа пошли в ином, не опасном для нее направлении, принялась ворчать: — Ничего не помнишь, скоро забудешь, что и жена у тебя есть. Доиграешься…

— Тебя забудешь!.. Не стой около души, лучше чайник подогрей. Уж я-то не дамся прививки делать, мать их… В прошлом году саданули под лопатку — неделю разогнуться не мог.

Но Ольга ему не посочувствовала.

— Ха, чайник! А сахар где? Ты сахар купил? — За треволнениями сегодняшнего вечера она совсем забыла — и не пьет вроде! — о данных мужу деньгах на сахар. Мельком пожалела, что вспомнила об этом лишь сейчас. Она бы ему показала «а вдруг?»! — Сахар где, скотина?

Теперь уже вину чувствовал Юрик.

— Ты понимаешь, у мастера день рождения, вот мы и скинулись… — Он тоже позабыл о проклятом сахаре и понимал — крыть ему нечем. — В цехе скинулись с Петькой Милоновым, ты его знаешь… То есть мастеру, Никитичу, ты его не знаешь… Да чего из-за рубля паршивого базар подымать! Мало я в дом приношу?

— Не из-за рубля, дубина ты стоеросовая, не из-за рубля, хоть и не так уж много ты их приносишь. Копейку в руки тебе нельзя доверить. Тоже мне — глава семейства. Ничего не удержит, все пропьет! — Ольга так себя взвинтила, что даже всхлипнула.

— Да ладно тебе, — примирительно начал Юрик. — Ну что делать, надо было… Все собирали, ну и я…

— И по скольку собирали?

— Это… По два рубля.

— Миллионеры хреновы! Так я ж тебе пятерку давала?

— Пятерку! Пообедал, курить купил. Взяли, взяли мы с Петькой красненькую! Нельзя сто грамм с устатку выпить… — Юрик отодвинул сковороду — не столько поел, сколько расковырял, — вылез из-за стола.

— А чай-то?..

Он отмахнулся — иди, мол, ты… В зале включил телевизор, и скоро задремал в кресле. Комнату побольше они называли залом, а в той, которая поменьше, была их спальня. Но Ольга в последнее время все чаще оставалась в двуспальной кровати одна, мужа клала в зале, на диван. От него противно пахло перегаром водки, табака, лука и еще черт знает чего, чем они там закусывают. К тому же он спьяну орал во сне, толкался и, просыпаясь под утро, часто бегал на кухню пить воду.

Впервые Ольга увлеклась по-настоящему, когда училась в десятом классе. Никаких расчетов, никаких оглядок на старших, мыслей — а что дальше? Только отдать себя всю, без остатка, и так же получить его — целиком. Отдала и получила. Какая уж там учеба, подружки с их полудетскими любовями — тот не так посмотрел, этот не поцеловал… Чушь собачья!

Но принялись отговаривать в три голоса: мама, папа и Михаил. Тот испугался больше всех — ей же и семнадцати еще не исполнилось. Отец поначалу грозился убить его, потом — ее, потом — обоих, но, поняв всю серьезность положения и урезоненный женой, тоже перешел к уговорам. Зазвучал хор:

«Одной с ребенком будет тяжело. Мы поженимся после, когда я вернусь из армии. Мне же этой весной призываться…»

«Тебе так мало лет! Все еще впереди, нужно закончить школу…»

«Что люди скажут?»

Два момента волновали родителей больше всего: как быть со школой и что люди скажут? Какие люди? Тетя Маша, баба Даша, с утра до ночи судачащие на лавочке у подъезда? Школа… Дура, дура, не поступила после восьмого класса в училище. Тоже отговорили… Вон Галка, ходила с животом в шестнадцать лет, и никого это не шокировало в училище. Сейчас с мужем на сменку коляску катают. А в школе беременной появиться — упаси бог!

Как же, в институт нужно поступать, чтобы как у людей. Да ведь у людей так и бывает: и дети родятся, не спросясь у паспортного стола, и в институты не поступают, и спиваются, и в тюрьмах пропадают. Чего выкобениваться — живи как живется! Мать гнула свое, извечное: не мы, так пусть хоть дочка… Отец одобряюще подмыкивал.

Видно, все родители одинаковы. Привезут дитя из роддома и за полчаса ему биографию придумают. По-ихнему выходит, будто сядет их чадо в этакий поезд и поедет, как по расписанию: детсад, школа, институт, работа, семья, а там и пенсия. А уж если сбой на этом маршруте — беда!..

Уговорили, да и трудно ли уговорить шестнадцатилетнюю девчонку избавиться от ребенка, когда она сама еще, просыпаясь по утрам, видит на тумбочке у кровати свою любимую куклу.

Все сделали в глубокой тайне, у них на квартире. Мама нашла опытную акушерку. И сразу как отрезало, прошло все к Михаилу. Точно и его вырвали с той болью и вынесли в кровяном тазу. Они еще встречались, что-то там говорили о будущем, но близости не было, никакой…

Через месяц Ольга провожала его от военкомата, и, когда автобус с призывниками затерялся в толпе машин, почувствовала грустное облегчение: замкнулся первый круг ее жизни.

В институт она не попала, да и откуда взяться уму у дочки, когда у папы с мамой его не хватало? Жизненный поезд прошел эту станцию без остановки. Так груженный лесом товарняк прогоняют дальней веткой, чтобы не занимал первый путь.

Пришлось идти на завод к отцу, нарабатывать стаж. Устроилась нормировщицей. В это же время состоялся разговор с матерью; та впервые, пожалуй, говорила с ней как с ровней, как со взрослым человеком:

— Оленька, у тебя сейчас возраст такой, что и того и сего хочется. Мальчики вокруг тебя вьются — вот ты какая красавица. Но смотри не ищи приключений! В твоей жизни еще много мужчин будет, но сперва выйди замуж, роди ребенка. Укрепись. А уж там ты вольная птица…

Ее и не тянуло на приключения. Год мышкой серой отсидела в отделе труда и зарплаты, потом поступила в учетно-кредитный техникум, заочно. Тогда же подвернулся Юра. Господи, какой он был дурак! Теперь-то она знает, что все мужики глупеют, когда влюбляются. Поначалу она прикинулась недотрогой, он боялся ей руку на талию положить, а уж ниже… Ни-ни! Так она его манежила с полгода, но Людмила раскритиковала эту тактику:

— Ты что? Мужика передержишь, он озлится и потом в жизни тебе не простит. Это для них унизительно. Да ты и не девушка…

Ну, девушка не девушка — можно глаза ему отвести, во все поверит. Ей рассказывали, как это делается… А вот озлится — запросто. Юрик парень самолюбивый. Пришлось уступить. Но…