Алексей Камышинцев - Начало осени

В скверике перед Зининым домом появляется молодой милиционер. Зина иронически поджимает губы и ждет продолжения. Из дверей продовольственного магазина выскакивает Томка и вприпрыжку перебегает улицу. Она останавливается около милиционера и что-то ему рассказывает, то покачиваясь на каблуках, а то чертя носком туфли по дорожке, посыпанной красным толченым кирпичом.

Томка — самая веселая и самая отчаянная из всех Зининых знакомых девчат. Зина завидует ее умению постоять за себя — такую, как Томка, никто не посмеет обидеть, — ее острому язычку, ее способности быстро сходиться с людьми и особенно ее легкости в обращении с многочисленными своими ухажерами.

Зина знает: Томке нравится ее работа, она продавец-консультант, хотя Зина ни разу не видела, чтобы она что-либо продавала или кого-нибудь консультировала. Стоит просто в отделе самообслуживания и смотрит, как бы покупатель чего не спер! Томка тоже деревенская, живет в общежитии продавцов и, судя по всему, никогда не испытывает того чувства бездомности, которое раньше нет-нет да и посещало Зину.

За семь лет, что она живет в городе, Зина немало покочевала по общагам, ей порядком надоели комнаты на четверых, общие кухни и умывальники, неустроенный, безалаберный быт.

Зато теперь она своей жизнью очень довольна. Строительно-монтажное управление, где она, штукатур-маляр пятого разряда, работает уже четыре года, выделило ей отдельную квартиру в новом доме. Есть кухня, ванная, даже балкон! Придешь с работы, и выходить никуда не хочется, так бы и сидела в своей квартирке. Теперь она счастлива, почти. Потому почти, что одного ей не хватает до полного счастья — любви.

Зина девушка серьезная и вообще… Она не может, как Томка, встречаться то с одним, то с другим, хотя завидует успеху подруги у парней. Знакомства Зины оканчиваются, как правило, в первый же вечер. Постояв с нею в подъезде, поиграв руками и убедившись, что она меньше чем на замужество не претендует, ухажер бесследно исчезал. Так исчезли шофер-таксист Пименов, прапорщик Николай, сантехник Серега.

Вот и этот милиционер, что разгуливает сейчас в сквере перед домом, начал было ухаживать за ней, Зиной, а потом переметнулся к Томке. Зина не сердится ни на него, ни на подругу, а все ж ей немного грустно.

…В деревне, где Зина родилась и выросла, живет Володька Шмырев, который два года слал ей письма. Володька нравился Зине, но она замучила его пренебрежением и насмешками. Когда он приехал к ней в город с предложением выйти за него замуж, Зина, твердо уверенная, что Володька от нее никуда не денется, на его предложение ответила только:

— Какие вы все скорые! И тот, и другой… А мне спешить некуда.

Зина до сих пор жалеет, что не упустила случая порисоваться и так жестоко обошлась со Шмыревым. И что это на нее нашло? Проворонила ведь свое счастье! Чем больше проходит времени, тем острее чувствует она, какую совершила тогда глупость.

Она видит, как Тамарка танцует около милиционера, и отходит от окна, осуждающе качая головой.

Сегодня у нее день отдыха, взяла отгул. В прошлое воскресенье бригадир попросил выйти на работу: нужно срочно сдавать объект, иначе горит премия. А сегодня она взяла отгул — будет отдыхать, от всяких домашних дел — тоже. Решила сходить в кино на «Короля джунглей». Томка говорит — мировая картина.

Она была уже у двери, когда раздался звонок. Это пришла соседка-квартирантка Оля попросить спички. Зина испытывала к ней сложное чувство пренебрежения и зависти. Оля училась в педагогическом институте и всегда читала книги, даже в очереди. Разговаривала она как-то по-особенному, по-интеллигентному, и встречалась с лохматым, тощим студентиком. «Задохлик» — так про себя звала его Зина. Оля часто прогуливалась с ним по вечерам возле дома, и они все о чем-то говорили, наверное, на всякие научные темы.

— Вот, возьми. — Зина протянула начатый коробок. — И ничего-то у тебя нет!

Оля покраснела.

— Не злись, пожалуйста, я отдам. Вот схожу в магазин… Вчера купить не успела, экзамен сдавала.

— Пятерку, поди-ка, получила?

— Нет, Зиночка, тройку…

— Все с книжками ходишь, а учишься плохо, — не без злорадства проговорила Зина, выходя на лестничную клетку.

Билетов на ближайший сеанс не оказалось. Зина потолкалась около кинотеатра, купила эскимо и бесцельно побрела по тротуару. Проспект Строителей плавно уходил под гору, солнце поблескивало в зеркальных стенах нового Дворца пионеров.

Еще прошлым летом по ту сторону проспекта стояла деревянная изба. Над ней возвышалась сосна с густой темно-зеленой кроной. Она казалась тогда огромной, эта сосна, глядящая сверху вниз на охряную крышу избы, так похожей на ту, в которой Зина прожила полжизни. Сейчас этой избы нет, вместо нее возвышается девятиэтажный домина.

Строители сохранили сосну. Своими ветвями она касается стены дома, заглядывает в окна четвертого этажа. Кажется, не дом вырос рядом с деревом, а, наоборот, дерево поднялось возле панельной стены из оброненного семечка.

Зине дом понравился, хотя тот, в котором она жила, был несравненно лучше. Конечно, такой сосны там нет, но уже прижились и дружно тянутся вверх пирамидальные топольки. Правда, в ее окна они заглянут не скоро…

Она остановилась у мебельного магазина, но рассматривала не пестрые шезлонги и стопки плоских бледно-розовых подушек, а саму себя, отраженную в витрине. Не дылда и не коротышка, тонкая талия, там, где надо, приятные округлости. Девушка хоть куда!

Мягко шелестели деревья вдоль улиц, на газонах пестрели скромные цветы. Зина разглядывала витрины магазинов, заходила внутрь и, хотя ничего не покупала, деловито спрашивала цены. Потом она села в автобус, идущий к речному вокзалу, — время еще не позднее, она успеет покататься на прогулочном теплоходе.

Автобус прошел по мосту над транспортной развязкой, свернул на широкий проспект. У торгового центра на двух бетонных тумбах стоял большой пассажирский самолет. Шасси его были спущены, протекторы смялись, серебряный фюзеляж посерел от пыли. Стало модным приспосабливать отлетавшие свой срок самолеты под кафе или кинотеатры, но этому до сих пор не нашлось применения. Забытый на пустыре, он казался одинокой птицей, потерявшей стаю.

…Семь лет назад город пугал ее шумом, многолюдством, путаницей улиц. Она чувствовала себя одинокой, всхлипывала по ночам в подушку, вспоминая тишину полей, крики петухов по утрам, мычание колхозного стада и редкую тень деревьев.

Теперь она уверенно лавирует в утренней толпе, обгоняя людской поток, ныряет в подземные переходы, сокращает путь, сворачивая с оживленных магистральных улиц в тихие улочки и переулки; объясняет деревенской тетке или солдатику в шинели коробом, как добраться от Крытого рынка к Центральному, а оттуда к автовокзалу; делает маникюр на Кировской, а прическу в салоне «Мечта»; не покупает сливочного масла больше чем двести граммов за один раз, молоко же пьет только пастеризованное; засыпает как убитая под неумолчный шум города, а просыпается по звонку электронного будильника — ровно в шесть.