Алексей Камышинцев - Начало осени

Мишка, налив Кольке в стакан, сам допил из горлышка.

«Обкроил, — отметил Колька, — себе больше оставил, потому и не стал из стакана пить». Но промолчал, зная, что сам из ствола не высадил бы. А в Харю лезет!

Они бродили по улицам, надеясь встретить какого-нибудь загулявшего приятеля, но никто им не попадался. Колька прикинул, что выпил у Хари, считай, стакан, Да после два флакона. Для начала совсем неплохо. Его больше не трясло, не мутило, с души убралась тоска, давившая его каждое утро до первого опохмела. Солнышко засветило ярче, дышалось легко.

Одна беда — еще хотелось выпить. Верно говорится: похмелье — вторая пьянка.

Восьмая бригада занималась строительством трансформаторной подстанции. Они бьются здесь с весны. Похоже, начальство само не знает, что из этой стройки получится. В апреле начали копать траншеи под фундамент, сырость собиралась на дне ямы, и ноги по щиколотки вязли в грязи. Кое-как отрыли нужную глубину, но тут появились техники с рейками и теодолитами, начали мерить, стрелять глазом сквозь прибор вдоль и поперек площади. Оказалось, траншеи вырыты не там, где нужно. И чего было сразу котлован не сделать? Стали готовые ямы засыпать, размечать новые.

С грехом пополам вывели фундамент, погнали кладку первого этажа. Дошли до перекрытия — обратно беда, оконные проемы не в тех местах оставили. Приволокли компрессор и где отбойными молотками, а где и ломом прорубили окна в нужных местах, а старые заложили.

Закончили второй этаж, стали крышу ладить — и опять набежали умные головы: считали, спорили, руками махали и решили нарастить еще один этаж. Казалось бы, какое дело алкашам до этой подстанции, им хоть пень колотить, лишь бы день проводить, но Бугор мужику, который всеми этими придурками распоряжался, так сказал: «Ты давай решай, что тут получится — гастроном или вытрезвитель? Долго мы еще с этой дурой будем нянчиться?» Он показал на недостроенную кирпичную коробку и выругался. Бригадир за матерным словом никогда в карман не лазил.

Больше переделок вроде бы не намечалось. Сегодня велено таскать песок в первый этаж, потом заливать пол раствором. Бригадир поставил шестерых к носилкам, двоих — наваливать, а сам с Муленком ровнял принесенный в цех песок. Ходки короткие, груз не тяжелый, работа пошла весело. Колька попал в пару с Володькой Филипповым, разбитным мужиком. Черная земля быстро покрывалась желтым речным песком, Бугор и Муленок указывали носильщикам, куда валить. Время от времени один из них брал длинную рейку, оставленную прорабом, приставлял один конец к потолку и смотрел, на сколько она не достает до слоя песка. В этом месте надо подсыпать.

«Вот, даже силу в руках чувствую и дышу ровно, легко, — размышлял Колька, таская песок, — и ноги не заплетаются. Если бы мы тут меж собой не грызлись по всякой мелочи да врачи не донимали бы лечением, совсем жить можно. Ох уж это лечение!»

Иного таблетками кормят, уколами шпигуют, гипнотизируют, в шизо сажают, а он себе думает: «Давай-давай, лечи! Мне бы только за ворота выйти, до первого магазина добраться, и плевал я на ваши уколы». И точно, едва освободится, с чемоданчиком еще, — бежит в спецуху.

А другой лечится охотно, решит завязать, ан нет — срывается! Безо всяких особенных причин — так, мелочь какая-нибудь. Год не пьет, два не пьет и вдруг встретит знакомого, которого сто лет не видал, а уж это дело непременно обмыть надо. Тут бы сказать — спасибо, язва у меня, инфаркт, дома пожар, да и бежать, но какая-то сила удерживает, заставляет выпить первый стакан. И пошло…

И водка, вот она — бери! Если бы ее достать трудно было, как морфий, скажем… Но наркоманы и морфий достают, не умирают…

Дают таблетки, говорят — пей, они тягу к вину убивают. Второй год он их глотает, а вмазать иной раз сильно хочется! Да что таблетки, есть способы куда сильнее, он их тут все на себе испытал…

Суд приговорил Кольку к двум годам принудительного лечения. Его отправили в городскую пересыльную тюрьму, где в специальной камере для алкашей он две недели кормил клопов, от скуки вызывался поработать на тюремном дворе и с удивлением замечал, что хоть и не пьет, но и не умирает. Однажды утром его и еще трех горемык вызвали на вахту, сдали под расписку толстомордому старшине, посадили в серую машину без окон и привезли сюда, в ЛТП.

Как ему и говорили соседи по камере, всех вновь прибывших поместили в карантин для проведения курса лечения. В карантинном бараке их встретил пожилой врач. Низенький, полный и с бородкой, только глаза недобрые.

— Так, голубцы, прибыли. — Врач прохаживался по кабинету. — Прибыли, значит… Вот ты, — обратился он к одному из новичков, мужику лет сорока с заячьей губой, — сколько ты в тюрьме дожидался, пока сюда отправят?

— Пятнадцать дней, — с готовностью ответил тот.

— А ты? — Врач ткнул пальцем в стоявшего рядом парня.

— Двенадцать.

— А ты?

— Четырнадцать.

— Выходит, вы не злоупотребляете всего две недели, — прикинул доктор. — Маловато… По правилам каждый из вас обязан пройти курс активной противоалкогольной терапии. Понятно, что это такое? Будем вырабатывать стойкое отвращение к спиртному. Вы не только пить — думать о нем не сможете. Слыхали небось о тетураме, апоморфине? Слыхали, вы, я вижу, народ битый, бывалый… Предупреждаю сразу — никаких отказов от лечения! Единственно лишь себе навредите. В штрафном изоляторе весь курс пройдете, да еще на вязках, с пирогенальчиком. Так что сейчас марш в палату, а с завтрашнего дня начнем…

И начали… Двадцать человек — население двух палат — усадили за длинные столы, покрытые клеенкой в серую клетку. Каждому дали по стакану сладкого чаю и по большому куску хлеба с маслом. Пока ели, вчерашний врач говорил о вреде алкоголя, о необходимости полного отказа от выпивки на всю жизнь и много чего другого на ту же тему.

Потом их завели в просторную комнату, где стояли деревянные скамьи, на них стопкой лежали цинковые шайки, в стене белели раковины умывальников. Похоже на банное отделение, только веников нету. Сестра дала всем проглотить какое-то снадобье, а минут через двадцать каждому налила в стакан по сто граммов водки и разрешила выпить. Врач, по своему обыкновению, прохаживался меж скамеек, поглядывал на голых до пояса пациентов.

Сначала Колька от выпитой водки почувствовал легкое приятное опьянение, затем у него сильно застучало сердце, не стало хватать воздуха. У сидящего напротив соседа покраснела шея, плечи, лицо. Глаза тоже покраснели и выпучились. Он стал похож на бульдога. «Я, наверное, такой же», — сообразил Колька. Сильно заболела голова, мутилось сознание, сердце кто-то взял в кулак и стал потихоньку сдавливать. Он испугался, но тут у него начался такой приступ рвоты, что он про все забыл.