Алексей Камышинцев - Начало осени

Но в тот раз им не повезло, милиция проводила специальный рейд, и Сашку взяли прямо за руку, когда подельник передавал ему тощий кошелек. Только слезы матери да снисхождение следователя — парню скоро в армию идти — помогли избежать суда.

Служить ему пришлось в железнодорожных войсках, тянул безымянную ветку в бескрайней казахской степи. Тишина, суслики посвистывают, соленая вода из бездонного колодца… Медленно проползли три года. Вернулся домой, женился, родилась дочь.

Однако опять черт попутал! И знал ведь, что барахло краденое, но отказать старому другу не смог, припрятал. Да и копейка была нужна… Жизнь покатилась, как пустая бочка с крутой горы — с треском и грохотом…

Отбыв отверстанные ему очередные три года, Александр решил — все, хватит. Тут как раз старые паспорта на новые меняли, и он с чистой ксивой устроился в большом городе на товарную станцию грузчиком. Со временем его перевели в весовщики, стали называть уже не Сашкой, а по имени-отчеству.

Со скуки, от жизни ли одинокой, необихоженной, но потянуло его к водочке. А там… Седина в голову, а бес — в ребро, не нами сказано. Подобрались толковые ребятишки, стали вскрывать на станции контейнеры и вагоны. У него как у весовщика имелся доступ к повагонным листам и накладным, и порожняка они не гоняли. Попервам все было шито-крыто, потом милиция села на хвост…

Один умный человек ему присоветовал: ты сховайся в дурдом или в ЛТП, годок перебедуешь, а там видно будет. Научил, как вести себя у врачей, что говорить. Очень к масти пришлось и то, что за последнее время Сашку пару раз забирали в вытрезвитель. Но для надежности он крепко выпил, наскандалил в своей квартире и попался еще раз. На беседе в милиции он выразил желание полечиться в лечебно-трудовом профилактории, но попросил неделю отсрочки…

Он надумал разыскать свою семью. Хотя, как таковой, ее давно не было. Много лет назад он не вернулся домой, пошел искать лучшее, да так и замотала его судьба, бросая чаще вниз, чем вверх. Из этих лет он большую часть провел за колючей проволокой лагерей, по шумным пересылкам и долгим этапам. Сашка и раньше задумывался о своих, да уж больно далеко завели его путаные дороги той легкой жизни, о которой знают лишь старые лагерники вроде него, да помалкивают…

Часто он вспоминал дочь. Год за годом невозбранно уходили через запретную зону, складываясь в один долгий срок, а она все виделась ему двухлетней девочкой. Как-то не думалось, что он за это время постарел, а она стала взрослым человеком. Иногда у костра на делянке или присев перекурить за кирпичной кладкой он рассказывал о дочери то, что помнил, товарищам. Ведь у многих из них и того не было.

Но выходил на свободу, мыкался в поисках работы, устраивался, и снова колесо непутевой жизни швыряло его на дно. Было не до ребенка, тем более не до полузабытой жены.

— Уж чего-чего, а баб в наш век хватает, — говорил он. — Только свистни.

Просвистели, незаметно просвистели годы Сашки Гончарова, Александра Степановича…

Полчаса он ждал у окошка адресного стола, получил нужную справку: «Гончарова Татьяна Николаевна проживает в городе Нагорске по улице Красной, дом 14, квартира 1. Гончарова Ольга Александровна проживает там же».

На площади у вокзала он дважды подходил к пивному ларьку, в винном магазине взял на дорогу чекушку. Другую распил у того же ларька с каким-то помятым мужиком. Тоска уползла на самое дно души и свернулась там мягким, теплым от водки клубком.

В Нагорск Александр Степанович приехал ранним субботним утром. На Красной улице нашел небольшой домик с палисадником, неподалеку торчал грибок автобусной остановки. Он сел на лавочку под грибком и стал ждать…

Только в вагоне пришла мысль: «Сколько же я времени своих не видал? Примут ли?» Последнее письмо от жены Александр получил в колонии, лет десять назад. Сильно грызла обида на жену, на судьбу, на весь мир. От алиментов он не скрывался, сам не знал, где проживать придется после очередного срока. Исполнительный лист находил его, да что из того: снова он на казенных харчах! Татьяна отказалась от денег сама.

«А если не примут, как тогда? Может, она давно замужем, а я заявлюсь! Надо будет сперва оглядеться».

Из дома номер четырнадцать показалась симпатичная девушка с хозяйственной сумкой, подошла к остановке. Легкий платочек домиком едва прикрывал высокую прическу, на ногах — белые лодочки.

«Неужто она, дочка?..» Табачный дым не прошел в легкие, Александр бросил папиросу.

— Автобуса давно нет? — буднично спросила девушка.

— Да… — трудно выговорил он. — Давно…

Девушка присела на скамейку, поставила сумку на колени и стала глядеть в ту сторону, откуда должен был подойти автобус.

— Вы в том доме живете? — осторожно поинтересовался он.

— Нет… А что?

— Ничего… Я подумал…

— У меня там подружка живет.

— Звать-то как?

— Меня? Зина. А вам зачем? — Девушка настраивалась воинственно.

— Зина… Хорошее имя. — Александр Степанович старался говорить мягко, даже заискивающе. — А подружку как зовут, не Оля?

— Оля… Оля Гончарова. — Зина с удивлением посмотрела на незнакомого мужчину.

— Отца ее не Александром Степановичем зовут? Знавал я его когда-то.

— Нет, Михаилом Семеновичем. Хотя что я, ведь он ей не родной отец. Родного-то, кажется, так и звали, как вы говорите.

— Так… — вздохнул Александр Степанович. — Стало быть, Татьяна замуж вышла. Что ж, дело живое… А Оля сейчас дома?

— Ой, нет! — Зина заколебалась, но солидный возраст и вежливый тон незнакомца, видимо, внушили ей доверие, и она разоткровенничалась: — У нее сегодня свадьба, представляете! Вот мы и крутимся с утра, сами понимаете.

Он сглотнул горькую слюну:

— Свадьба, это хорошо…

— В два часа расписываются. — Зина взглянула на маленькие часики с синим циферблатом. — Пять часов ей осталось Гончаровой быть — Крупновой станет.

— Вот как… — Александр Степанович полез за новой папироской. — Что ж, поздравь ее от меня.

Его серое помятое лицо, мешки под глазами, неухоженность смягчили Зину. Молодые девушки редко завидуют выходящим замуж подругам. Они считают, что их очередь близко, и представляют себя в положении невесты. Им хочется быть — или казаться — красивее, добрее, лучше, чем они есть на самом деле.

— Вы что, болеете? — участливо спросила Зина. — Вид у вас нехороший, сердце, наверное?

— Да нет… Селезенка расшалилась.

— А вы здесь как, проездом?

— Вот-вот, проездом, ненадолго.

— Так приходите на свадьбу! В два часа, не забудете?

— Приду, может быть… С делами управлюсь.

В конце улицы показался автобус. Зина встала, одернула платье:

— Ну я поеду. Еще бегать и бегать, до двух-то!