Вадим Месяц - Искушение архангела Гройса

Кто сказал, что рай – это богатство и изобилие? Может быть, рай – это справедливость, которая и есть единственно возможная национальная идея? Рай – это мечта о прошлом. Нас изгнали из рая, бросили на растерзание зверью и стихиям, а потом – политическим авантюристам. Беларусь – возвращение в счастливое социалистическое прошлое, в материнскую колыбель. И это понимают жители страны, чье возрождение уже не за горами. Понимают все. И живые. И мертвые…

Со Святой Лолой мы несколько раз разговаривали по телефону. Болтали. В детали не вдавались, видимо, понимая, насколько это нелепо. Я до сих пор не знал ее семейного положения, новой фамилии, места жительства. Визитка, которую она мне дала в Беловежской Пуще, действительности не отражала. Я попытался заговорить о Viasat History, но понял, что она совершенно не в теме. На фамилию Назарова она также не реагировала. Было ясно, что с недавних пор Лолочка обосновалась в Беларуси. До этого, как и я, жила в России. Она уже несколько раз рассказывала, что в первый раз вышла замуж вскоре после моего легендарного телефонного звонка. Я спьяну обзвонил с десяток своих подруг по всему Союзу и всем сделал предложение руки и сердца.

– Я тебе не поверила, – говорила она, – хотя звучало заманчиво.

У нее к тому времени уже была назначена дата бракосочетания, и нарушить волю родителей (особенно отца) Святая Лола не посмела. После свадьбы молодые переехали в Москву. Муж ушел в бизнес и обзавелся кооперативным рестораном по моде того времени, а Лолу пристроили в какую-то контору, связанную с международными отношениями. В перспективе она могла оказаться в Европе или даже в Америке. Детей у них почему-то не было, хотя, по ее словам, они старались.

Лола прошла курс лечения в Центре матери и ребенка, но безрезультатно. Четкого диагноза врачи не давали. По их мнению, оба родителя были вполне здоровы и дееспособны. Муж делал вид, что для него это не так уж важно, но в глубине души маялся. Через шесть лет он ее бросил, ушел к другой, переехал в Лос-Анджелес. Больше о нем она ничего не слышала. Лола нашла пожилого любовника, который как минимум мог ее защитить, сводить в оперу или вывезти на Средиземное море. «Папик», однако, оказался бандитом и через пару лет был убит в ходе очередных разборок. После этого история Лолы прерывалась. Я догадывался, что после гибели бандита-покровителя умерла и она сама.

В отношении меня память Лолу не подводила. Она помнила наши разговоры в Неринге слово в слово. Ты сказал то-то и то-то; а я ответила так-то и так-то. Удивительная, неестественная память. Иногда мне это надоедало, и я перебивал ее, призывая жить настоящим.

– Мы перешли уже эту реку, – говорил я. – А ты продолжаешь брести по колено в воде. Мы должны научиться любить давнее счастье, но не таскать его с собой. Чтобы не отпугнуть новое.

– Ты предлагаешь нам стать бессовестными, – смеялась Лола. – То, что ты говоришь, больше похоже на заклинание, чем на рецепт жизни. Ты предлагаешь забыть об ответственности? Кинуться в омут страсти?

– Совершенно верно, дорогая. Я предлагаю забыть об ответственности…

– Это слова многодетного папаши?

– Да, Лола, я очень люблю детей. Как Лев Толстой.

Мы ни разу не заговаривали о возможной встрече, будто эта встреча должна была мгновенно и бесповоротно изменить нашу жизнь. Лола пока что дарила мне сладкие вздохи и соблазнительные фантазии.

– Мне ничего не надо от тебя, милый. Я была бы счастлива, если бы жила с тобой по соседству и ты, когда тебе захочется, мог бы меня навестить, – говорила она бесхитростным голосом. – Мы могли бы встречаться, любить друг друга, пить вино, разговаривать. У твоей жены хватает забот и без тебя. А я могла бы следить за тобой, пришивать пуговицы и всякое такое. Не думай, что я навязываюсь. У меня тоже есть обстоятельства. Но согласись, если бы я переехала, то нам обоим было бы лучше. Я умею быть осторожной, скрытной… Я поумнела за последние годы!

– Ты стала гигантом мысли, – соглашался я, вспоминая почему-то сценарий «Последнего танго в Париже», который попался мне под руку еще до того, как я впервые увидел сам фильм.

Во французской книжке, непонятной мне от точки до точки из-за незнания языка, была объемная вставка черно-белых фотографий, представляющая кадры из фильма. Мужчина и женщина. Брандо и Шнайдер. Никакого внешнего мира, бизнеса, социальных обязательств. Картинки были загадочно-эротичными, в них чудился небывалый подтекст. Разговаривая со Святой Лолой, я вспоминал первые впечатления от этих кадров, когда я еще не знал сюжета фильма и лишь смутно догадывался о его смысле. Мне казалось, что за жестами на фотках скрывается манифестация любви. Наивная и простая, похожая на левацкий митинг. Сейчас Лола напоминала мне о такой же подростковой наивности, переходящей в святость.

Я часто забывал, что разговариваю с покойницей. С приятелями детства было легче. Лолу я по-прежнему любил, а это занятие утомительное. Я с горечью мог констатировать, что веду практически посмертное существование. Об ущербности своего положения не думал. Домашние дела перемешивались с поручениями Федора и держали меня в постоянной занятости – а именно занятость и спасает нас от экзистенциального ужаса.

Я вел сравнительно размеренный образ жизни и по субботам ходил в санаторий «Приозерный», где располагались бассейн и банный комплекс. Заведение было новым и модным. Соответствовало последним достижениям прогресса. Я никогда не был поклонником банно-прачечных комбинатов, но зимой посещения «Приозерного» давали возможность согреться, летом – наплаваться всласть, не опасаясь церкариоза, поразившего Нарочь несколько лет назад. К тому же после водных процедур я заходил в «сухой» бар на выходе из корпуса и выпивал пару чашек чая с местным бальзамом или бокал глинтвейна. К этому ритуалу я и пристрастился. Десять безостановочных кругов в бассейне, русская и финская бани с обязательным нырянием в холодную воду, потом пять кругов плавания, опять баня…

Лолу я встретил в «ледяной комнате», специальном помещении с коробом колотого льда для обтирания и прочего возбуждающего контраста. Мое внимание привлекла незнакомая, ладно скроенная барышня в ярко-красном раздельном купальнике без обнажающих излишеств (уже потом я вспомнил, что почти в таком же она была тогда в Неринге на берегу Балтийского моря). Она первой узнала меня, почувствовав оценивающий взгляд:

– Ты остался таким же бабником, как был. Ты бы запомнил сейчас мою задницу, но так бы и не посмотрел в глаза.

– Ты приехала ко мне? – спросил я радостно. – Да? Как собиралась?

Только сейчас я понял, что в полуголом виде она выглядела в этой белобрысой стране еще более вызывающей. Кавказцев в Беларуси в те годы было мало, а Лола имела совершенно арабскую внешность. Принцесса Жасмин из мультика про Аладдина.