Томас Кенэлли - Дочери Марса

Едва Наоми приняла более-менее удобное положение, как заметила приближающийся грузовик с провиантом, а за ним — карету «Скорой помощи» с очередной партией раненых. Они сбросили скорость и остановились. Шофер и санитары, выскочив, бросились к опрокинувшейся машине. Руки Наоми были в крови и с трудом ей повиновались. Двое санитаров помогли ей слезть и вытащили из машины Митчи. Наоми почему-то обратила внимание на исходивший от них запах пота и бриолина. Еще не успевший прийти в себя Карлинг все-таки сумел выбраться сам.

— Ох, этот чертов лед подвел! — сказал он шоферу грузовика. — Лучше бы вам развернуться, потом повернуть направо и ехать через лужайку. Так быстрее доберетесь до госпиталя.

Карлинг подошел к Наоми. Слезы на его лице мешались с кровью.

— Простите меня, простите, — проговорил он. — Это все лед. Черный такой, совсем слился с дорогой. Вот я его и не приметил. Поэтому нас и занесло.

— Сестра, да вы ранены, мисс! — воскликнул чей-то голос.

Наоми почувствовала въедающийся в раны холод. Увидела и лежащую у дороги Митчи, и спешащих к ней с носилками санитаров.

— Господи! — ахнул Карлинг. — Неужели я ее убил?

— Нет! — решительно оборвала его Наоми. — Вы ни в чем не виноваты.

Как же все-таки нелепо, что жизнь Митчи оборвалась столь неожиданно и трагично, когда она едва успела разрешить щекотливый вопрос своего материнства и даже толком не насладилась им.

В главном госпитале в Булони отыскался волынщик-австралиец. Он еще мальчишкой освоил в Мельбурне игру на этом инструменте. Волынщик играл на похоронах Митчи на кладбище булонского госпиталя. Гроб с телом старшей сестры Митчи было поручено нести шестерым военным, случайно оказавшимся под рукой, — они пришли навестить своих подружек, медсестер госпиталя. В основном это были офицеры, но разве Митчи это было уже не все равно?

А лежащий в другом госпитале у побережья, в Вимрё, Митчи-младший был все еще плох, и потому не мог присутствовать на похоронах той, которая объявила себя его матерью. За гробом Митчи под щемящие звуки волынки к вырытой в мерзлой земле могиле шла довольно большая колонна медсестер. В голове колонны шли майор Дарлингтон и леди Тарлтон, за ними — бригадный генерал из Медицинского корпуса, за генералом — Эйрдри и Наоми. Наоми пришлось взять костыли из-за растяжения связок. Каждый шаг по скованной морозом земле отдавался страшной болью в сломанных ребрах, когда она, спотыкаясь, брела с перевязанной головой вместе с другими участниками траурной процессии. Голову она поранила, выбираясь из недоброй памяти лимузина. Жизнь настолько хрупка, размышляла она, что ее следует принимать и ценить без всяких оговорок. Ну разве не парадокс, что старшей сестре Митчи выпало оказаться в числе спасенных после гибели «Архимеда», перенеся дикие муки, вновь вернуться к людям, обрести в лице леди Тарлтон друга и соратника, в конце концов признаться сыну, что именно она его мать, тем самым дав ему обрести настоящую мать, и тут же исчезнуть из этого мира?! И все от того, что ее череп крайне неудачно встретился с дорогой, тогда как ехавшая в том же авто Наоми всего лишь ткнулась головой в спасительную мягкость кожаной подушки… М-да, абсурду и парадоксу всегда найдется место. Разве можно сравнить этот трагический эпизод в двух шагах от дома — Добровольческого госпиталя в Шато-Бенктен — с муками, которые пришлось перенести Митчи раньше? Остается только славить Господа, причем как раз не за логичность абсурда, а за божественное отсутствие логики.

Пресвитерианский пастор произнес проповедь, почетный караул дал залп в воздух над землей, все еще занятой союзниками, волынщик на шотландский манер исполнил прощальный гимн над могилами павших героев. Все смотрели на медленно заполняющуюся землей могилу Митчи, пока гроб полностью не скрылся из виду. Всплакнули доктор Эйрдри и леди Тарлтон, всплакнула и Наоми, из последних сил терпевшая жгучую боль в боку. Леди Тарлтон ласково положила ей руку на плечо — вечером трагического дня ее рука в точности так же лежала на плече несчастного Карлинга. Она, майор Дарлингтон, Наоми и Эйрдри постояли еще немного, дожидаясь, пока насыплют могильный холм. К ним прошагал бригадный генерал и тут же принялся соболезновать Наоми.

— Я искренне, от всей души сочувствую вам в связи с потерей старшей медицинской сестры. Вы же понимаете, как нам тяжело теперь, после того как красные в России решили больше не участвовать в войне, а немец продолжает наседать. Теперь это уже ясно всем — фрицы готовят наступление. И одному Богу известно, где и когда они нанесут удар. Одно не вызывает сомнений — это произойдет нынешней весной.

И ушел.

— Что-то многовато лирики для бригадного генерала, — заметила леди Тарлтон.

Остальные молча усмехнулись. А потом, пристроившись к колонне покидающих кладбище военных, они не спеша пошли обратно.

Интересно, а кому именно придется несладко в случае прихода фрицев, мелькнула у Наоми мысль.

Майор Брайт вкратце обрисовал Салли состояние Оноры. И сказал, что она снова приступила к работе. Отдых в Руане ей не понравился. По совету врача она сделала то, в чем все друзья безуспешно ее убеждали, то есть перестала писать в Бюро людских потерь.

В моменты откровенности в столовой для медсестер Лео делилась маленькими радостями от визитов Брайта в Руан. Казалось, он преисполнен детской уверенности, что по его виду никто ни о чем не догадывается. Фрейд уделяла много времени майору Брайту, и то, что Онора приходит в себя, вероятно, подталкивало ее попытаться его соблазнить. Фрейд снова начала часто употреблять такие слова, как «соблазнение». Словно, как в старые времена, ей хотелось бросить вызов более сдержанным в выражениях сестрам. Она называла живущих вместе любовниками, хотя остальные говорили «пара». Прилюдно ссорилась со своим американцем, капитаном Бойнтоном, что свидетельствовало о напряженных и сложных отношениях. Разумеется, она пыталась вернуть былую непосредственность и непринужденную простоту, которые были ей свойственны до изнасилования на Лемносе.

Но иногда Салли задавалась вопросом, а действительно ли то была простота? Ведь была в этом всем какая-то лихорадочность. Впрочем, она уважала Бойнтона за то, что, работая с Фрейд в операционной, он поощрял ее вырезать скальпелем и доставать пинцетом мелкие осколки шрапнели, хотя кое-кто расценил бы это как выход за рамки, но Фрейд была достаточно опытна. Он считал, что, когда война кончится, ей надо учиться на врача, хотя, продлись война еще лет пять, ей исполнится сорок.

Эвакуационный пункт не трогали с места до Нового, 1918 года, когда палаты уже были пусты и снег покрыл могильные холмы на оставленных теперь полях смерти. Грузовики набили хирургическим и медицинским оборудованием, даже рентгеновский аппарат, устройство чудодейственной эффективности, закутали в брезент и, подняв на лебедке, прикрепили в кузове грузовика. Женщины едва успели бросить прощальный взгляд на пустые бараки и палатки, на дорожки и деревянный тротуар, а оглядываться и не стоило, чтобы не поддаться чувствам, и забрались в старый французский автобус, который должен был доставить их в Бапом. На них были вязаные шлемы, пальто, пледы, все, что могло помочь сохранить тепло, поскольку температура в автобусе медленно приближалась к наружной. В какой-то момент двигатель заглох, но шоферу и санитарам каким-то образом удалось запустить его снова.