Владимир Данилушкин - Дача ложных показаний

Старый ворон прилетает на дачу Таты. Не каркает, а стучит. Звукоподражание ей не диво. В одном институте она работала, там был говорящий ворон. Однажды он по делу обругал кандидата наук. Тот от неожиданности выронил дорогой измерительный прибор. За причиненный ущерб ворона наказали: перевели в открытую вольеру. И вот он сидит под дождем, нахохлившись и прикрыв один глаз, что-то в нем копится, какой-то внутренний протест, и прорывается громким: «Блядь!»

А того доцента недоделанного все еще мучит совесть.

Часы пробили осень, под пацифиста косим.

Но все это семечки, а вот горе: Тата похоронила любимицу; собаку. У бедняжки метастазы пробивали брюхо. Где онко, там и рвется. У кошки боли, у собаки боли, у нашей девочки все заживи! Ей вспомнился вселенский страх, лечение ядом, сулемой и последующее промывание желудка. Казалось бы, все логично, но какая-то заноза пронзила сердце, и что-то надломилось. Нелепая, но отчетливая догадка овладела ею. Будто ее мохнатая любимица перехватила болезнь, предназначенную хозяйке. Собаки, говорят, унюхивают раковых больных — кокеры и пудели. Опухоль мозга пахнет алкалоидами конопли. Рыбки ошелушивают слой кожи с псориазом. Дельфины своим ультразвуком лечат рак.

Ее четвероногая любимица закрыла небольшим тельцем свою Татьяну, с кем любила гулять под окнами в мороз и в дождь, кто кормил ее и купал, расчесывал и ласкал. Тата ехала на автобусе и размышляла о скорбном, и какая-то недопонятая истина силилась раскрыться перед ее внутренним взором.

Привезла на дачу, положила в коробку от пылесоса, зарыла. Целый год не могла прийти в себя. Жалко собаку. Пока с ней живешь, она от тебя перенимает, столько о тебе знает и так тебя любит, больше, чем сама себя. Одно биополе на двоих. Если разобраться, так вообще все живое на земле — один организм. Грешно так говорить, но иной раз по человеку так не убиваешься, как по маленькому другу. Собаки, конечно, не обладают речью, как вороны, но настоящее чувство не нуждается в словах.

Да и диагноз тоже — как обухом по голове. Что за создание, она будто хозяйкину боль на себя оттянула? Опять и опять крутился в голове пассаж.

Женщины, они же все мнительные и обязательно какую-нибудь напасть себе придумают, чтобы семь раз на дню сжиматься в комок, отыскивая симптом, а потом на мужа полкана спускать.

Ей вещий сон снился, как Паркинсон заразился палочками Коха, а Альцгеймер, пренебрегая гигиеной, подхватил болезнь Боткина. А Бехтерев сказал, что осадок, в который она то и дело выпадает, надо смешать с цианистым калием и пить натощак.

Теперь Танюша, как увидит любую собаку, сердце ее сжимается. А если объявления, типа «Потерялся пес кокер Яшка. Собака практически ничего не видит и не слышит. Нашедших просим сообщить по пейджеру», тем более. Однажды прочла о щенке редкой породы, за штуку баксов. Машинально стала соображать, у кого занять. Потом осадила себя.

Через 4 года здесь будет город-склад.

Первого сентября даже в Магадане осень еще только в намеке. Женщина продает на крыльце магазина «Полярный» рябину. У нее голубые глаза, с синими кристалликами. Она тихо напевает про себя что-то, а мне чудится свое:

Ягоды еще не тронуты морозом, у них не кровавый, а оранжевый вид. И сама женщина тоже еще не ударенная холодом, волосы рябинового цвета. Кажется, выкрашены хной. Скорее, это естественный цвет. Я не видел таких раньше и замираю на мгновенье, чтобы не вспугнуть ее, словно яркую бабочку в последний день бабьего лета. Рука тянется к мольберту и кисти, которых меня отродясь не бывало. Я ее мысленно фотографирую. Вылетает птичка, поклевать ее рябиновых ягод.

А что я в жизни видал? В колхозе не работал, в тюрьме не сидел. В армии не служил. Разве что лежал в больницах, да немного поработал на заводе — так, в рамках производственного обучения, будто прививка от тифа ослабленными бациллами. Профилактика для преодоления последующих житейских трудностей.

Вообще-то, в магаданской тайге рябина двух видов растет. Та, что на деревьях, — лакомство для птиц. А вот кустарник-рябина есть, ягоды крупные и не такие горькие, годятся на варенье. И на вино. Терпение надобно иметь, чтобы получилось не темное пойло, а такой ароматный, в меру пьянящий напиток, говорящий о хозяйке без слов, какая она сильная и отважная женщина, как умеет тайно томиться и вздыхать, как ей снится юность, прогулка с милым, березки над обрывом. Как кружится голова от березового аромата и от предвкушения поцелуя.

Я бы очень хотел, когда наступит мороз и созреет рябиновое вино, выпить с рыжей по стакану, и чтобы по жилам пробежала энергия, в руки и ноги ударила, потеплели ступни, и румянец, кровь с молоком, залил ей щеки…

Жена купила шторы на китайском рынке. Их вид — как откровение. Они новые, не были в употреблении, но их уже можно начитать штопать.

Нежное прикосновение глаз к ажуру абажура. Тоже обновка.

Но уже в следующую секунду настигает оскомина жизни. Противная холодная волна, полная окурков, опилок, рисовой шелухи и голубиного помета. И лишь сообщение по телевидению производит нужную встряску. Некто бросил в толпу гранату. Погибло 24 человека. Я его понимаю, хотя и ни капельки не оправдываю. А голуби у нас настолько доверчивы, что несколько птиц я видел припечатанными к асфальту — как цыплята табака.

Я все еще не очухаюсь ото сна. Естественно, он на производственную тему — такой уж я везучий. Мой начальник велел сочинить подпись к снимку, сделанному Юрцуняком, и я принялся за это занятие, но ответсек все увеличивал и увеличивал размер подписухи, довел до ста строк. А у меня ничего нет, кроме фамилии доярки, никаких данных. И я сижу, растерянный, и кровь капнула из носу от напряжения. Главный мой порок с самого детства — неумение врать, казалось бы, благо, но есть и оборотная сторона — отсутствие фантазии, нетерпимое в журналисте. А в условиях демократии жизнь превращается в кошмар.

Бывают, конечно, сны и получше, даже у меня, хотя хороших не бывает никогда. Но что толку просыпаться после красивого дурмана старым и больным в осеннем дождливом Магадане, в промозглой квартире?

Возвращение человека из Америки так шокирует, что человек может покончить с собой, — заявил как-то мой коллега, журналист Жека, не раз бывавший на Аляске. Он придумал написать серию репортажей из американских тюрем. Я ему присоветовал посидеть в Уптаре, для оптимизма.

Возвращение из Питера, лучшего города планеты, в Магадан в год дефолта бросает меня из грусти в тоску и обратно: тут — батут, там — тамтам. Я брожу по улицам, лихорадочно цепляюсь взглядом, выискиваю ростки нового, как учили на журфаке. Вот продолжается строительство сквера на месте снесенных бараков, и городские начальники радуются: приезжали в город французские кинематографисты, удивились, что, несмотря на финансовый обвал, стройка не останавливается, и к будущему году, в юбилей города, забьет фонтан. Похоже, что здесь магаданский вариант американской мечты.