Владимир Данилушкин - Дача ложных показаний

Раньше-то как было? Скажем, открылся новый цех птицефабрики. Выступила птичница Агафья Тихоновна, ударница, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, работающая в счет завершающего года пятилетки. Затем начальник цеха — поблагодарил партию и правительство за заботу о народе, повышение благосостояния. Ленточку перерезал ветеран. В церемонии открытия принял участие секретарь обкома. Коммунисты, конечно же, лицемерили, выставляя вперед простой люд, а может, искренне заблуждались? Я никогда не был начальником, но не чувствовал себя неполноценным человеком. А вот теперь иное.

А теперь как? Запускали установку для производства комбикорма, построенную ушлыми предпринимателями, в репортаже умельцев даже не назвали и не показали, чтобы не было халявной рекламы. Приехал губернатор, перерезал ленточку, покрасовался, выступил, нацелил, пообещал процветание, производное от своей фамилии. И все.

Если ты не генерал, тебя никто слушать не будет и слово не даст. Даже если ты не привык лезть за ним в карман. Пожалуй, я не удивлюсь, если в репортаже о свадьбе прозвучит, что на ней присутствовал генерал, а о женихе и невесте ни слова.

Ой, вспомнил! Перед отъездом в Питерские земли Стас приладился бывать на свадьбах среди незнакомых людей. Впрочем, стоило ему назваться, собравшиеся ревели от восторга, просили автографы и договаривались о последующих банях, рыбалках, пикниках.

Стас не был генералом, но к нему, а значит и ко мне, прислушивались, мы были нужны. Вдвоем составляли боевую единицу. Будто играли во «Что? Где? Когда». Но такое возможно только в тандеме. Одному не пробиться…

Вообще-то о главном я так и не сказал. На конец приберег. Для чего стремился в северную столицу? Хватит лукавить с самим собой. Я ведь ехал в Питер: встречаться с человеком, потерявшим сына. Неделя не прошла, как уехали Стас с Валентиной на материк, а их наследник погиб от огнестрельной раны. Три года уж прошло с того мига.

Я все хотел поговорить на эту тему, утешить, но не нашлось слов. Не умею я утешать. Правда, Стас признался однажды: мол, успокаиваешь, биополем действуешь. Мы с ним не остались в стороне от всеобщей моды находить энергетических вампиров и доноров. Когда наезжал в Магадан из поселка, часто заходил побыть рядом. Рта раскрыть не давал, каждую мелочь докладывал. Я даже обижался, но потом вдруг понял, что так лучше: беречь, не выплескивая. Болтовня отнимает энергию, а пополнять-то ее и не получается. Приезжая в курортный поселок, бывал у Стаса на втором этаже деревянного дома. Я знал его сынишку лет двадцать, помню младшим школьником, почему-то с санками в руках, в кожушке, облепленным снегом, ледышки болтаются на меховой оторочке шапки.

От принесенного в дом, в жарко натопленную квартиру снега растекался острый пряный аромат свежести, им были пропитаны волосы мальчика, румяные щечки, алые, как шелковый пионерский галстук. Его собака, настоящая крепкая лайка темного цвета с подпалинами на холке, кликали ее Лай, была рада сопровождать мальчика в его забавах.

Ее шкура тоже благоухает свежестью, словно хорошо промороженное белье, которое хозяйка вывешивает во дворе. Минус пятьдесят для просушки и отбеливания гораздо лучше, чем любая жара.

Собака уходила из дома, и Стас находил ее у оленеводов, когда охотился на пушного зверя соболя. Лай прибился к стаду, окарауливал оленей, это занятие было естественным, точнее сказать, врожденным.

Он услышал зов собачьих предков и побежал на него, служил инстинкту, как повелевала его собачья верность. И вот момент встречи. Увидев Стаса, Лай не бросился ему на грудь, сдержанно фыркнул, даже отбежал на какое-то расстояние, чтобы не действовала сила притяжения, биополе хозяина, не сбивала отлаженный внутренний механизм нерукотворного биоробота.

Он вернулся в поселочек неожиданно, посреди ночи. Стас услышал: кто-то скребется в дверь, поскуливая, словно щенок. Вообще-то дверь никогда не запиралась ни на замок, ни на крючок, Лай умел ее открывать, поднявшись на задние лапы и навалившись всем телом. А тут что-то необъяснимое. Стас поднялся, отворил дверь. Лай бросился к хозяину и заскулил, заплакал скупыми собачьими слезами.

Стас обнял любимца, тревожно подумал, что такого выражения чувств у пса никогда не было, стал утешать, гладить спину и холку, приминать длинную шерсть на голове, она дыбьем стоит, не приминается.

А утром телеграмма: умер отец.

Стас рассказывал об отце изредка, всегда что-то недоговаривая, с ревностью, да и о матери так же. Но, похоже, во многом повторил их: пошел по учительской стезе. Раньше профессия была очень престижная, но она накладывала ограничения на семью. Сын учителя, да еще и директора должен являть пример.

А если ты недоволен сыном, прикинь, не являешься ли гением и не отдыхает ли на тебе природа.

Но Стаса толкала охота к перемене мест и то, что на малой родине рабочие места были заняты, а на Дальнем Востоке деньги, на Крайнем Севере — большие деньги.

Любовь и голод правят миром — я ведь тоже, переехав в Магадан, понял, что прежде жил впроголодь. Правда, я никогда не был добытчиком, а он был и остается им. Он кормился сам и кормил троих деток с леса, с реки и озер. Выращивал свиней и собирал на продажу курортникам ведрами жимолость, бруснику. Он дружил с оленеводами, от них тоже перепадало, и с совхозной фермы: была такая лафа, как продажа «своим» по себестоимости.

Он никогда не ездил в отпуск на курорт по путевке, ведь и так много лет прожил на курорте, да и сейчас то местечко, где живет под Питером — курортное.

Уехал из поселочка в город в числе первых, когда покачнулся северный «рай».

А что же мальчик?

Как и положено, вырос. В своеобразном мирке Талой ребятня почти не в шутку мечтала: «вырасту — стану курортником».

Горячая минеральная вода самотеком поступает из недр земли, из глубоких горизонтов, дает человеку небывалую силу, а немногочисленной обслуге зарплату. Магадан казался слишком большим этому дикому чистому сердцу.

Учился в юридическом, служил в армии, там случился инцидент: порченые парни чуть не замарали его. Бежал, попал к депутатам, те не дали в обиду.

Лежал в госпитале. Комиссовали, и ведь попер на те же грабли, ту же армию, в спецслужбу. Туда, где оружие табельное. В первый же день, заступив на пост, погиб от огнестрельной раны.

Ну, нельзя нам, нельзя давать ни свободу, ни оружие: доведем себя до ручки, перестреляем друг друга и уничтожим себя. Америка нам не пример. Им можно, а нам нельзя. Дело даже не в водке, мы умеем пьянеть и без алкоголя. Впрочем, и американцы тоже озабочены тем, что, насмотревшись фильмов, зрители повторят киношные фантазии в реальности, не отдавая себе отчета, что, убив человека, его нельзя перезагрузить и убить еще раз.