Владимир Данилушкин - Дача ложных показаний

— Перед Рождеством, — подхватила Тата, — те уголки Невского, которые откуплены иностранцами, были разукрашены елочками в кадках, гирляндами, и живо вспомнился Андерсеновский рождественский мир, в тепло которого нам уже не попасть. Будто мы в городе, сдавшемся на милость победителя, будто бы родины-матери лишились, осиротели всем миром.

Мне подумалось, что наряду с понятием прежних лет «ширпотреб» пора бы и ввести и «узконепотреб» — для элиты. И концы цитаты в воду. МИДвытрезвитель — для особо важных алкашей.

Да что далеко ходить, я бы и в Магадане, на центральном гастрономе, мемориальную табличку поместил: «Здесь в 1961–1991 году продавалась докторско-молочно-любительская колбаса за 2–20».

Зато канули в Лету времена «железного занавеса» и свинцовых трусов. За это и выпили со Стасом.

(Магазин «Колбасы» на улице Маркса вообще-то открылся, но… закрылся. Потом там партия Владимира Вольфовича базировалась).

— Душ Шарко, — задумчиво сказал Михалыч, — пробирает снаружи желудок, как лапша «Доширак» изнутри. Камасутра, самосуд, светлой мудрости сосуд.

В этот момент он походил на героя-романтика в исполнении Владимира Высоцкого. Все они тогда пили яблочную водку «кальвадос», а когда 60-е годы превратились в 90-е, вступали в партию «Яблоко».

Можно и так сказать, что наши отцы делали историю в виде трагедии, а наши сыновья повторяют ее в виде фарса. Но нам, далеким от политики, от этого вовсе не смешно.

До того мне приятны эти люди, Михалыч и Тата, что я молчу, жмурюсь, будто пью чай «Ахмат» с медом и лимоном. Мне очень нравится, до состояния невесомости, что не нужно записывать за ними их реплики, правда, я по профессиональной привычке надеюсь набрести на оригинальный сюжет. Но как потом опубликовать куски их жизни, чтобы не обидеть? Моя муза злая и далеко не всем доставляет радость. Конечно, если бы я написал лирическое стихотворение и подарил Тате, она бы не дулась. А вот рассказ про то, как она с гостями тесты решала, покоробил. Правда, обида потихоньку проходит. И еще мне безумно нравится, что не надо сочинять ни для Михалыча, ни для Таты речи, спичи и тосты, они блестяще обходятся своими и за словом в карман не лезут по причине умеренного безденежья и пустоты карманов. Не надо брать у них интервью, вкладывая в их живые уста фанеру.

У меня с собой миниатюрный магнитофон, но я не записываю, что говорят мои собеседники. Я включаю воспроизведение, и с пленки исходит «тук-тук, тук-тук, тук-ту, тук-тук» — запись вагонных колес. Под их стук в вагонном купе люди становятся откровенны, рассказывают такое, что щемит душу. А если еще включить потихоньку старые песни о дорогах в исполнении Руслановой или Шульженко, начинает происходить нечто такое непостижимое и неподвластное уму. Нет, недаром говорят, хорошее путешествие заменяет чтение умной книги и дает гораздо больше удовольствия, чем распитие спиртных напитков.

Современная псевдомузыка, заполонившая радиоэфир, тоже насквозь заполнена ударными. Но она заставляет вспоминать не о взлетах духа, а о современных кухарках, управляющих государством, и о некоторых их них, кто как-то не вошел в число управляющих, а пишет с той же гениальностью музыку, наполняя эфир кастрюльным грохотом, либо аранжируют ее, при этом еще и что-то варят и жарят в объектив телекамеры, пуская слюнку, вряд ли съедобное.

Михалычу приходится на уроках говорить день за днем, с утра до вечера о писателях и поэтах, прославивших Отчизну, порой завидуя ребятам, которые впервые откроют основополагающие книги, над вымыслом слезами обольются и будут до колик хохотать над Гоголем.

А я уж не могу так посмеяться, поскольку все смешное уже прочитал, а нового под луной ничего нет. Приходится заниматься самообслуживанием.

На другой день с Михалычем и Татой втроем отправились в роскошный приладожский лес, который подступает к самому их дому. Я все еще Магаданом брежу. Там тоже лето подкатило. Во всяком случае, живая природа в виде моего кота кейфует, катается на спине, да и сам я распечатал наконец-то форточку. Вот и молодая докторша говорила, что настала пора, когда многим ее пациентам не надобятся таблетки от депрессии, даже можно пригасить эйфорию, чтобы избавить от ломки.

Решили дойти до Ладожского озера. Минут двадцать пути. Блаженные дни, начало отпуска, сколько еще предстоит увидеть, ощутить и купить!

Хорошие трехмерные виды, воздух, солнышко, небо яркое, с зеленцой — от елок и сосен. Из-за обилия кислорода зрение будто бы проясняется, цвета приобретают пастельную нежность. Для фотосъемки на пленку «Кодак» лучше не придумаешь. Деревья и трава здесь зеленее, чем в Магадане, без черного фона кислородной недостаточности.

Лес поет. Сколько песен написано о деревьях, те будто бы знают об этом и ведут мелодию на все лады, а душа моя им подпевает. Под окном стоит, качаясь, горькая рябина, мечтает к дубу перебраться. Сережка ольховая. Где-то на сопках багульник цветет, кедры вонзаются в небо. То березка, то рябина, куст ракиты над рекой. Клен ты мой, опавший. В лесу родилась елочка. Шумел кишмиш. Голова кругом идет.

Белая карликовая ворона, воронкой внутрь, села на белую карликовую березку. Ювелирная работа природы.

Казанские исследователи утверждают, что знаменитая песня «Во поле березка стояла» написана поэтом Ибрагимовым, а уж потом стала русской народной. В Татарии есть памятник той березке. Вот и Александр Матросов, закрывший амбразуру вражеского дзота своим юным телом, вроде был татарином. От настоящей гласности не скроется ни один факт.

А в Уфе спустя полвека нашелся мальчик, тоже Матросов, Андрюша, с девятого этажа упал и, пока летел вниз, за антенны хватался. Отделался легкими переломами и уже через месяц встал с больничной койки. Непостижимая уфология. Цветок сирени, четыре лепестка — как два знака бесконечности. Люблю я полынь, она мне вермут напоминает. Осока, дай мне сока! Зверобой, во мне зверя не убей. Чай из мелиссы, его обожает милиция. Хорошо также с нею молиться.

Дорога в лесу с отличным покрытием. Те, что на колесах, едут из самого Питера на выходные, палатки ставят, спят под гудение Комаров. Лесные дары поспели. Грибы-ягоды. Некоторые по лесу на «Ниве» так далеко забираются, что дичь стреляют от колеса. Не дай Господь, друг друга поубивают. Тата недолюбливает автолюбителей и охотников и зареклась стать автовладелицей. На самом деле она не различает цвета. Из духа противоречия представляю, как бы она купила мужу мотоцикл.

Не тратя даром времени, по дороге размышляю и на отвлеченные темы. Древняя формула «в чистом поле» нуждается в поправке. Где смерь найдешь чистое, не замусоренное битыми бутылками, окурками и собачьими отходами поле? И чтобы на нем конь не валялся. В пальто. Вообще-то здесь лес чище, чем думалось. Не успели его изгадить вконец, поскольку эти места будто бы были под финнами. Они — народ культурный, куда ему до наших по размаху удали! Там людей мало, и они не ведают, как можно, сняв голову, по волосам не плакать и любую трудность шапками закидать. Рядом Швеция. Построила без боев шведский социализм: все население поставили к стенке — шведской, для гимнастики.