Сергей Поляков - Золотинка

Милиция клещом вцепится в Толика, он мне не помощник. И заикаться ему о похищенных песках нельзя. Лешке в любом раскладе в ближайшее время свобода не светит. Малышке Майке золотоносные пески — как зайцу стоп-сигнал. Зачем я подставлялся, шел на глупый риск!

Подарить богатые пески дяде не хочется. Кто поможет их промыть? Кто не донесет на меня в милицию, не продаст руководству артели, не обманет при дележке? Попал я в передрягу, куда ни кинь — всюду клин!

На скамейке перед подъездом сидит Акимыч и зовет меня.

— Присаживайся, поговорим.

Он протягивает мне пачку «Беломора» и осекается.

— Ты некурящий, я запамятовал.

Старик глубоко затягивается папиросой.

— Айда завтра за брусникой. Я знаю места, где за полдня по два ведра отборной ягоды наберем.

Я задаю встречный вопрос:

— Акимыч, у вас проходнушка есть?

— Ты, никак, «стараться» собрался? — он испытывающе смотрит мне в глаза.

Времени на подготовку собеседника, раскачку у меня нет, и я рассказываю про драгу, про Майку, про воровство, про Лешку.

— Родителей их хорошо помню и пацанву знаю хорошо. — Старатель замолкает на минуту. — Подлец остается подлецом и в пятнадцать, и в шестьдесят лет. Избивать такое дерьмо до смерти и садиться в тюрьму «по малолетке» себе дороже. Надо было придумать каверзу поумней.

— Прохвост Пашка сам любого проведет, — бормочу я.

— Оставим проходимца, зачем тебе проходнушка?

Надо признаваться или прекращать разговор и уходить. Отец знаком с Акимычем два десятка лет и уважает его. Нужно решаться! Я собираюсь с духом и выкладываю все.

Старик выслушивает рассказ и задает неожиданный вопрос:

— Кто тебя научил?

— Сам дошел.

— Далеко пойдешь, если милиция не остановит, — с иронией в голосе произносит старик. — Молокосос! Золото Лешки и Пашки — проблемное золото. Они пацаны, до реализации дело не довели, и его можно прикрыть. Куда еще кривая вывезет, как все повернется. Ты, обормот, обворовал артель, и пощады не жди!

Запала ему хватает минут на десять. Он переводит дух, закуривает очередную папиросу и успокаивается. Помолчав, он принимает решение:

— Дело надо довести до конца, коль в тебе не просто ретивое заговорило, а ты хочешь помочь ребятам. Два последних года не «старался», — сознается Акимыч. Он вроде молодеет, распрямляется, оживает. — Сколько вывез?

— Четыре ковша.

— Делим пополам.

— Согласен.

— Как у тебя. Костя, со временем?

— В обрез, не больше пяти дней.

— Промыть успеем, ребятам ни полслова! На тебе крупы и консервы. На мне хлеб, чай, сахар. Перед обедом оформлю в конторе разрешение на вольноприносительство, проверю проходнушку. В четыре часа пополудни выходим по одиночке, встретимся у обводной канавы.

Я подтверждаю.

— Шалишь, брат! — говорит Акимыч кому-то. — Я в тираж не вышел!

Он поднимается и требовательно глядит мне в глаза.

— Никогда, слышишь, никогда не делай больше этого!

Ранним утром в дверь раздается громкий, настойчивый стук. С трудом отрываю голову от подушки. Нестерпимо ломит и ноет тело, скрюченные пальцы не разгибаются, суставы рук и ног будто заржавели. После двух дней промывки песков я разбит, как паралитик.

Шаркая подошвами, бреду к двери и открываю. На пороге Майка и Толик.

— Салют! — приветствую я ребят и приглашаю в комнату. Они не в духе. Мрачные, насупленные, Золотинка и Толик усаживаются на диван, я ставлю чайник на плитку и возвращаюсь в комнату.

— Как дела у Лешки?

— Держат в камере временного содержания, — пасмурным тоном произносит Толик.

— Милиция изъяла золото и ствол?

— По всему видно, что нет, — отвечает подросток. — Местные оперативники не слишком приставали. Из Магадана приехали следователи на усиление, они выпытывали о жизни в артели, об оружии, брали на «пушку».

— Зачем Лешка бил без пощады прохвоста?

— Я думаю, что у Пашки не было при себе металла и ствола, вот Лешка и перегнул палку, выпытывая, где украденное.

— Куда он все подевал?

— Успел припрятать. Гад живучий! В реанимации очнулся и молчит, как воды в рот набрал, притворяется, соображает, что почем. Я выведал у медсестры, представился ей братом. Он вне опасности.

— Со зла он не брякнет о золоте?

— Гнида не захочет влипнуть сам. Он хитрей нас и станет искать возможность подставить Лешку и остаться в стороне.

— С Лешкой не виделись?

— Кто нас к нему пустит? — шмыгает носом Майка. Во время разговора она сидит сгодившись, обхватив руками худенькие колени, и это ее первая реплика.

— Следователь колол на допросах, хотел, чтобы мы проговорились, — продолжает Толик и трет переносицу указательным пальцем.

— Он ничего не добился и ждет показаний Пашки. Наверняка пришьют избиение с тяжелыми телесными повреждениями.

— Ваша хата с краю! — пробую я поучать ребят.

— Не нуди! — металл звенит в голосе мягкосердечного Толика.

— Мы не вчера родились и не забывай; мы из интерната!

Нехорошая, злая, так не идущая ему улыбка перекашивает лицо. С изумлением гляжу на мягкосердечного подростка, таким я его не видел. Нет Лешки, и на его место встает совершенно неподготовленный к роли лидера Толик. Видя надвигающуюся опасность, он инстинктивно заслоняет собой Майку, защищает ее.

Я тоже должен сделать хоть что-то для Золотинки!

…Сгорая от нетерпения, я с собачьей преданностью гляжу на Акимыча. Времени в обрез, и нужно мыть, мыть, мыть! Старик не торопится. Он обходит кучи песка, берет пробы при помощи небольшого эмалированного таза, удовлетворенно хмыкает.

Измерив расстояние от куч до обводной канавы, старатель хвалит меня:

— Молодец! Пески аккурат у воды высыпал. Сзади сопка, сбоку тальник нас от ротозеев прикроет.

Он тычет в землю.

— Вот отсюда рой протоку к обводной канаве. Лучше подвести воду к пескам, чем горбатиться — носить их к канаве.

Настраиваем проходнушку и приступаем к промывке. Я совковой лопатой подаю песок в желоб прибора, напарник его буторит. Через час ладони начинают гореть, словно ошпаренные. У основания пальцев вздуваются плотные бугорки-мозоли. Акимыч замечает, что у меня нет рукавиц, и бранится:

— Саморуб! Что ты творишь! Завтра ты лопату в руки не возьмешь, сбитыми в кровь руками много не наработаешь!

Он подает мне верхонки и вытаскивает запасную пару из рюкзака.

Размеренно швыряю песок в желоб. Подхваченные струей воды, пробуторенные песчинки проносятся по проходнушке, минуют коврик и рушатся с водой вниз в канавку.

Втыкаю совковую лопату в кучу, поднимаю и замечаю желтый матовый отблеск. Сердце сладко и взволнованно екает. Ставлю лопату на землю и наклоняюсь. Самородочек! Зову Акимыча и мы рассматриваем крошечный кусочек металла. Старик кладет его в спичечный коробок.