Сергей Поляков - Золотинка

— Акимыч, тут ребята из артели в гости заглянули, — льстиво обращается к нему одна из пьянчуг.

— Я старателей не выгоняю! — обрывает ее старик.

Мы спускаемся на первый этаж, и он открывает ключом дверь пустующей квартиры. В захламленной кухне Акимыч достает из угла пластмассовый бидончик и извлекает из него пакет.

— Вы влёт обернулись, Акимыч!

— На попутках смотался, — врет, не моргнув глазом, он.

Меня осеняет:

«В поселке живет подпольный скупщик, старик продал металл на месте. Он не желает распространяться, да мне и не нужны «тайны мадридского двора».

— Сто пятьдесят два грамма, как с куста! Удачно сработали! — трезвым голосом произносит старик. — Я три тысячи потратил, три оставляю на пропой, остальное отдай ребятам.

Замерев, я не притрагиваюсь к пакету. Благой порыв через несколько минут угасает, начинает бунт Бахус, требующий свою долю.

— Три тысячи отдай отцу, я потом заберу на похмелье, — добавляет старатель, сует часть денег в бидончик и протягивает пакет мне. — Будет отец любопытствовать, откуда деньги на подарок, скажи: Акимыч дал, так вернее. Иди, Христа ради!

Я с благодарностью смотрю на ветерана старателя, пропивающего все, кроме души и совести.

— Спасибо, Акимыч!

Подарочная коробка с модной курточкой, сапожками, платьем, туфельками засунута под мышку. Я молча слушаю тетку Майки.

— Ты с ними немного разминулся, «скорая помощь» вот только уехала. Я со смены отлучиться не имею права, с ней поехал Толик. Она последнее время плакала, переживала за Лешку, вот сердце и надорвала!..

«Сердечный приступ, сердечный приступ»! — отстукивает метроном в моем мозгу.

Запыленный, заляпанный грязью УАЗ предка стоит во дворе. Уговаривать его не приходится.

— Я и приехал отправить тебя домой, — говорит отец. — Собирайся. Навестишь подружку в больнице, переночуем в райцентре, и завтра я отправлю тебя в Магадан.

Автомобиль плавно вписывается в крутые виражи на спуске с перевала. На многих участках серпантины Колымской трассы не уступают по сложности дорогам Кавказа.

— Папа! — обращаюсь я к отцу. — Майка чудесная девочка и очень несчастная. Давай возьмем ее в нашу семью!

Отец поворачивает голову и изумленно смотрит на меня.

— Костя, нас мама на порог не пустит! Поспешность, скоропалительность до добра не доводят! Нужно обсуждать, анализировать, семь раз отмерять…

— Я уговорю маму, неужели она бессердечная!

— Ты где деньги на подарки взял? — меняет неприятную тему разговора предок.

— Акимыч дал.

— Благородный старик, — легкая улыбка трогает углы его губ, взгляд туманится. — Были люди на Колыме, титаны!..

— Неужели Золотинка нас стеснит или объест? — настаиваю я на своем.

Лицо папы заостряется и каменеет.

— Космос не обогреешь. Костя! — чужим, сдавленным голосом произносит он. — Со временем государство решит проблемы таких детей.

Отворачиваюсь и гляжу на проплывающие по сторонам золотистые сопки. Началась третья декада августа, и столбик термометра с регулярностью авиарейса уходит по ночам вниз, далеко за нулевую отметку. Осень на Колыме в полном разгаре.

Не по возрасту ранняя осень и преждевременные заморозки в судьбе Майки. Ей и другим обездоленным детям некогда ждать, они не могут отложить детство «на потом».

Взрослые, вспомните, ведь и вы были детьми!..

— Ссора ссорой! — горячится кап три с «Грозного». — Кусаться зачем? Он, что уссурийский тигр?

Юнга, побагровев от стыда и унижения, вжимается в переборку: — Конченная сволочь. Валька Урывин, вложил и не поморщился. — Как вы узнали о происшествии? — невинно справляется замполит тральщика, точно подслушав мысли юного краснофлотца. Политработник с эсминца «Грозный» тертый калач, легко разгадывает подтекст вопроса:

— Товарищ капитан-лейтенант! Наш воспитанник не стукач, не ябеда, он, как положено, доложил по команде!

Павел Никодимыч Чекмарев, замполит тральщика «Верный», задумчиво постукивает чубуком трубки по столешнице и хмурится.

— Вопиющее безобразие! — не унимается капитан третьего ранга. — Сегодня он товарища покусал, завтра уголовное деяние…

— Совершенно верно изволили заметить, — соглашается Чекмарев. — Безобразие!

Единственный на Тихоокеанском флоте выпускник школы юнг на Соловках, орденоносец, ходивший в боевые походы по охране караванов по ленд-лизу, участник перегона кораблей из США. На его счету четыре десантные высадки в Унгу, Начжине, Сейсине, Вонсане. Для флота война закончилась два года назад, только тральщики воюют. Тихий океан и прилегающие моря нашпигованы сотнями тысяч боевых мин. Ежедневный риск, постоянное нервное напряжение порой ломают и взрослых. Мирное время, никто не хочет погибнуть, опытные матросы подают рапорты на списание, а он ребенок. Три месяца назад взорвался и погиб с экипажем тральщик «Преданный».

— Офицер с эскадренного миноносца «Грозный» молчит.

Юнга, затаившийся у открытого иллюминатора, вздрагивает. На юте появляется боцман Корнилыч, изыскивающий недочеты в приборе. Юнга — из машинной команды, но лучше боцману не попадаться.

…Валька Урывин постоянно задирал Толика Степина, воспитанника с «Верного». Век бы его не видеть, да куда денешься! Все четырнадцать юнг кораблей военно-морской базы Порт-Артур с утра до обеда учились в школе, на берегу. Урывин, самонадеянный подросток, щеголял медалью «За победу над Японией» и ходил в вожаках среди ребят. Он с первого взгляда взъелся на Толика.

Юнга с «Верного» —худенький, небольшого роста с остреньким носиком, щедро посыпанным веснушками, ему поперек дороги не становился. Может, Вальку задевали черно-оранжевые гвардейские ленточки на бескозырке Степина (юнг-гвардейцев было только трое), возможно, орден и две медали на форменке юнги с «Верного».

— Под ураганным огнем пушек я заменил раненого сигнальщика и не покинул пост до конца боя! — лихо «травил» вчера на большой перемене Валька. Одноклассники и особенно одноклассницы с восхищением пялились на самозваного героя-краснофлотца. — Суки-писари похерили представление на Красное знамя в штабах! Ничо! Мой кап враз шорох наведет, орден получу!

Не стерпел, не смолчал Толик, вот и драка. Все обстояло совершенно по-другому. Японские корабли охраны водного района открытого боя с кораблями Тихоокеанского флота не приняли и ушли. Превосходство советской авиации в воздухе было подавляющим. Крейсеры, лидеры, эсминцы встали в безопасном удалении и открыли ураганный огонь из главного калибра по вражеским укреплениям.

Вперед, под огнем береговых батарей, пушек, крупнокалиберных пулеметов, с морскими пехотинцами на борту, рвались торпедные катера, сторожевики, морские охотники, фрегаты. Вместе с ними высаживал первый эшелон десанта тральщик «Верный».