Филип Жисе - Океан. Белые крылья надежды

Кровь отхлынула от лица Леопольдо, когда он почувствовал, как дуло автомата Ахмеда уткнулось ему в небо. Сердце стучало у самого горла, угрожая выскочить изо рта. Пот заливал глаза, а страх парализовал тело. На миг в памяти всплыли воспоминания из далекого и не очень прошлого: Ареццо, Ангелика, родители, "Италия" и, наконец, это чертово Сомали. Осознание скорой смерти вонзилось раскаленным железным прутом в сознание Леопольдо. В голове воцарился хаос. Перед глазами затанцевали разноцветные круги, будто жизнь решила напоследок приукрасить настоящее Леопольдо. Леопольдо бросило в жар, затем жар сменился адским холодом, словно он уже был по ту сторону жизни. В воспаленном мозгу Леопольдо уже звучали выстрелы, а пули рвали серое вещество на части, как львы тушу антилопы. Он уже видел, как смерть раскрыла ему навстречу свои черные объятия, готовая приголубить, словно родная мать. В порыве страха Леопольдо схватился рукой за дуло автомата, чтобы высунуть его изо рта, но… Но уже в следующую минуту Леопольдо охватило странное спокойствие. Страх оставил его в тот самый миг, когда он подумал о том, что, быть может, он зря сопротивляется смерти. Будто шепнул кто на ухо. Усталость, голод, жажда, жара, дуло автомата во рту и множество других земных забот оставят его, когда он окажется там. Быть может, именно там, в стране Безвозврата, в стране черного небытия, он найдет то, что ему хотелось в эти минуты больше всего – чтобы его оставили в покое.

Обретя спокойствие, Леопольдо вытащил изо рта дуло автомата и отвел его в сторону. Наполнил грудь густым от жары, с легкой примесью морской соли и мочи воздухом и посмотрел на Ахмеда.

– You can kill me, but I don't know how to read in English. I can speak, a little, but I can't read [75] Ты можешь убить меня, но я не знаю, как читать по-английски. Я могу разговаривать, немного, но я не могу читать (англ.) .

Ахмед, сомкнув брови над переносицей, молча разглядывал Леопольдо. Что-то увиденное в глазах Леопольдо заставило его отпустить волосы Леопольдо.

– I'll kill you [76] Я убью тебя (англ.) , – Ахмед не кричал, снял с предохранителя автомат, направил дулом на Леопольдо.

– Kill [77] Убивай (англ.) , – сказал тот.

В голосе Леопольдо не было страха, не было дрожи, только легкий хрип из-за сухости во рту, да усталость. Леопольдо закрыл глаза, опустил голову. Рука ожила и легла на один из передних карманов джинс, тот самый, в котором затерялись остатки волос Ангелики.

«Быть может, именно там мы и встретимся».

Ахмед забросил автомат на плечо, осклабился.

– I'm not a fool. I wan't kill you. I should think [78] Я не дурак. Не хочу убивать тебя. Надо подумать (англ.) , – с этими словами Ахмед развернулся, махнул неудавшемуся оператору и направился к выходу из постройки.

Когда сомалийцы вышли, Леопольдо, стоявший до этого на коленях, лег на спину и скользнул взглядом в окно. Сердце билось ровно. Кровь на губах запеклась. Грязные разводы от пота исполосовали грудь, спину, но они его не заботили.

Он был спокоен.

Его даже накормили: принесли рыбную похлебку и чашку чуть солоноватой воды. Безразличие к собственной жизни оставило Леопольдо в тот самый миг, когда он унял голод и жажду. Будущее снова мелькнуло надеждой. Если его кормят и поят, значит, Ахмеду он нужен живым. Леопольдо не знал и не мог знать, что за игру вел сомалиец, пытаясь заснять его на камеру, читающим какую-то ахинею на английском. Возможно, всего лишь хотел предъявить итальянской стороне подтверждение своих слов о наличии у него итальянского заложника. Никакого иного объяснения действиям Ахмеда Леопольдо не придумал.

Остаток дня Леопольдо проспал, утомленный дневными событиями. Уже вечером, когда солнечные лучи оставили пол постройки и перебрались на стены, ему снова принесли поесть, а после еды отвели по нужде, после чего связали руки, ноги и оставили в покое до утра.

Часть ночи Леопольдо проворочался, не в силах заснуть. Веревки на руках и ногах врезались в кожу, причиняя боль, гнали сон, вызывали другие неудобства. Чтобы как-то ускорить время Леопольдо поглядывал на окна, где в черноте ночи, накинув на себя невесомую дымку, точно невеста в фате, двигалась луна. В тусклом свете, излучаемом ею, Леопольдо замечал какие-то тени и движения. Тени столь странные, что виделись только мельком, краем глаза, прятались во тьме неба от взглядов любопытного наблюдателя. В абсолютной тишине ночи Леопольдо слышал, как шумит море вдалеке, как дрожит воздух от крыльев ночных насекомых, как дышит земля, измученная дневным зноем.

Когда взошло солнце, после утренней молитвы, ему развязали руки, ноги, принесли еду, вывели по нужде, затем пришли Ахмед и тот юноша с видеокамерой. Никаких бумаг ему не давали. Ахмед велел Леопольдо сказать в камеру свое имя, фамилию, откуда родом, на каком судне плыл, прежде чем попал к пиратам. Леопольдо говорил на итальянском, но именно это от него и требовалось. Произнося знакомые слова, Леопольдо подумал о том, что в эти минуты вряд ли похож на того Леопольдо, который несколько месяцев назад оставил Ареццо, пустившись на поиски Ангелики. Сегодня в этом исхудавшем бородатом мужчине с выветренным лицом, загоревшем, с иссохшими губами и густой россыпью морщин на лбу, трудно было узнать молодого парня, да к тому же европейца, представителя одного из самых зажиточных в мире народов. Пожалуй, даже родная мать его бы не узнала, если бы увидела. И Леопольдо не хотел, чтобы она его видела в таком положении. Ни она, ни отец, ни друзья, ни знакомые. Не хотел быть предметом для обсуждения по всей Италии, поэтому не сказал своего настоящего имени. Представился как Эрнесто Креспо из маленького городка Сан Вито, что на Сардинии. Благо Ахмед не помнил его имени, поэтому хитрость Леопольдо осталась незамеченной. Ахмед лишь кривился, как гиена, объевшаяся дохлятины, и кивал при каждом слове Леопольдо, будто и, правда, понимал, о чем тот говорил.

Покончив с записью, Леопольдо проводили к машине, приказали опуститься на дно салона, где он и провел все то время, пока машина катила по поселку. Только когда они оставили селение позади, Леопольдо разрешили подняться, что он и сделал, уселся на ягодицы на пол у дальней стенки салона, где и провел всю обратную дорогу до селения Рахима. Кроме Леопольдо в машине находились водитель и два боевика. Ахмед назад с ними не поехал, остался в селении улаживать свои дела.

Обратный путь к дому Рахима был таким же трудным и изматывающим, как и дорога к селению, где Леопольдо снимали на камеру. Раза два машина останавливалась, из-за того, что глох двигатель. То ли из-за жары, то ли из-за износа. Леопольдо думал, что из-за жары, но никто его не разубеждал, так как никто с ним не заговаривал. Боевики общались только между собой или с водителем. Жевали никогда не кончавшийся кат, скалили зубы и шутили. Даже вынужденные простои посреди дикой равнины из-за поломки двигателя, на которой Леопольдо чувствовал себя, будто жарился живьем на гигантской сковороде, не могли их вывести из себя. Быть может, это была заслуга ката, но, быть может, просто таков был их внутренний мир. Даже среди окутавших страну ужасными тисками нищеты, боли и страданий эти люди могли найти повод для радости и смеха.