Юрий Убогий - Что было, что будет

— Замоталась я что-то сегодня…

— Спи, — отозвался Дмитрий после некоторого молчания. — Спи, знай.

Утром Марина Николаевна проснулась бодрой, с удовольствием предвкушая предстоящие заботы и дела. Правда, со вчерашнего дня что-то застряло у нее в душе, как заноза, неловкость какая-то, смутное, неопределенное чувство вины. Разбираться в себе она не хотела, хотя и догадывалась, что это с Бритвиным, скорей всего, связано. Нужно было убрать неприятный этот осадок, и она решила, что лучшее для того средство — работа по дому. И не одной, а с детьми.

Вадим, услышав новость, поскучнел, а Дарья засуетилась, вертясь около Марины Николаевны и заглядывая ей в глаза.

— Мам, ну что ты… — канючила она. — Какая там уборка в такую погоду! Давай плохой подождем, а?

— До осени? — спросила Марина Николаевна насмешливо.

— Почему, это ж и летом бывает. Да у нас же чисто, чего убирать…

Неохотно начатая работа, как это часто бывает, вскоре увлекла и Дарью, и Вадима. Вадим орудовал пылесосом в спальне, а Марина Николаевна с дочерью протирали в гостиной стекла огромной чешской стенки. У Марины Николаевны навязчиво вертелся в голове мотив модной, весело-грустной песенки, она даже тряпкой по стеклу водила ему в такт и вдруг услышала, что дочь тихонько напевает то же самое. Марина Николаевна, незаметно для себя, стала подпевать ей едва слышно. Дочь заметила, подмигнула и запела погромче. Так они и работали, и пели как подруги. Рядом Вадим жужжал пылесосом, на кухне позвякивала посудой мать, и Марине Николаевне было так хорошо, как редко когда бывало в жизни.

Из спальни, волоча за собой пылесос, вышел Вадим.

— Не здесь, не здесь! — закричала Дарья. — Иди пока в прихожей палас пропылесось. Мы тут песни поем с мамой, не мешай!

— Что у тебя за подружки новые? — спросила Марина Николаевна, когда песня кончилась. — Из шестого подъезда?

— Уже нажаловалась, — буркнула Дарья.

— Бабушка никогда не жалуется, — сказала Марина Николаевна строго. — Ты это прекрасно знаешь. Просто сообщила.

— «Сообщила, сообщила»… Я и сама сообщить могла.

— А почему ж ты ей ответила — не ваше дело?

— Потому что она их сразу ругать начала, вот почему! А они хорошие, у них диски есть знаешь какие!

— Ну, это не показатель, положим. И старше они тебя.

— Ну и что, зато мне с ними интересно. Что ж такого? Они и учатся хорошо, я знаю.

— И все-таки поосторожнее надо быть в выборе друзей.

— Что ж это за дружба тогда, если осторожно! — воскликнула Дарья с возмущением. — Это тогда уже расчет получается.

— Расчет не расчет, а подумать никогда нелишне.

«Мне бы самой кто-нибудь посоветовал так — поосторожнее», — мелькнуло у Марины Николаевны, и она почувствовала, что краснеет.

Закончив работу, Вадим с Дарьей убежали куда-то, а Марина Николаевна пошла на кухню выпить чаю. Мать делала там мудреный, сложный, с зеленоватым соусом, салат.

— Что за чудо-юдо?

— Салат французский, по книжке делаю.

— В честь чего?

— Так просто.

— Ой ли? — Марина Николаевна с хитрой улыбкой посмотрела на мать. — Уж не зятек ли на обед приехать обещал?

— Дима говорил, что, возможно, заедет. У него как раз совещание в горисполкоме кончится часам к двум.

— А мне не сказал…

— А тебя уже не будет в это время. Да и кухней ты не занимаешься.

Основные хлопоты по дому лежали на матери, и Марину Николаевну это вполне устраивало — заниматься домашним хозяйством она не любила. Время от времени переживала по этому поводу чувство стыда и вины, пыталась быть поактивнее, но ненадолго. Самой надоедало и, главное, мать решительно отстраняла ее от дел. Говорила, что она справляется без труда и к тому же получает удовольствие.

Прихлебывая чай и глядя, как мать тщательно и методично перемешивает салат в салатнице, Марина Николаевна испытывала странную перемену в своем самоощущении. Недавно совсем, когда она тихонько пела вместе с дочерью, она чувствовала себя совсем молодой. А теперь, глядя на мать, она думала, что сорок лет не за горами, а бабий век — известно сколько… От этих мыслей становилось безнадежно и спокойно. И, чем безнадежнее, тем спокойней. Вспомнился Бритвин — так, словно она не знала его живым, реальным человеком, а видела во сне. «Какие там кавалеры-поклонники, какие романы? — и с насмешкой над собой, и с горечью, и со странным облегчением думала она. — Внуков скоро будешь нянчить. Вот так».

На работе оказалось, что одна из «девочек» Марины Николаевны, Светлана, заболела. А она как раз сегодня должна была делать обзор по текущей литературе на заводе во время обеденного перерыва. Поразмыслив, Марина Николаевна решила поехать на завод сама. Давно уже она не выступала с обзорами, а когда-то ведь любила. Живое дело, живые люди. Кроме того, ей хотелось занять себя поплотнее — и по дороге на работу, и в библиотеке ей вновь стал навязчиво вспоминаться Бритвин, и в этом было уже что-то оскорбительное. Что за наваждение, с которым она никак не может справиться!

День был жаркий. Размякший асфальт мостовых жирно блестел, издавая чадный, кухонный какой-то запах; людские лица лоснились от пота и выглядели то дремотно-усталыми, то возбужденно-шальными; у автоматов с газировкой клубились нетерпеливые очереди; вокруг продавщиц мороженого стояли маленькие, тесные толпы.

Когда Марина Николаевна подошла к проходной завода, ей показалось, что зной здесь еще въедливей и злее. Упорный, мерный, напряженный заводской гул, доносящийся из-за серого бетонного забора, словно бы имел нечто общее со зноем, сливался, спаивался с ним. Марина Николаевна поежилась, представив, каково же людям там, на заводе, в его железном, гудящем, лязгающем, грохочущем нутре.

Встретил Марину Николаевну пожилой заморенный мужчина и повел в механосборочный цех. Шагая по территории завода и особенно оказавшись в цеху, Марина Николаевна все острее чувствовала, что ей неловко, совестно и за свои тщательно уложенные, пышные волосы, и за яркое платье с большим вырезом на груди — слишком уж серьезным, суровым, почти пугающим было то, что она видела вокруг. Ее поражал, заставлял чувствовать себя маленькой и ничтожной, и разнообразный и в то же время слитный, единый шум, и вид огромных, непонятных сооружений, и запах, многослойный, терпкий — запах горячей, железной работы. Лица стоявших у станков людей имели серьезное, внимательное и чуть печальное выражение.

Проходя мимо каждого, Марина Николаевна и стеснялась смотреть, и все-таки смотрела. Она ждала, боясь этого, что работающий человек поднимет глаза и увидит ее — такую нарядную фифу…

В красном уголке цеха, большой, вытянутой в длину комнате, стояли ряды деревянных кресел и покрытый зеленым сукном стол. Несколько мужчин в серой рабочей одежде сидели у дальней от стола стены.