Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

– Ох, и бизнес у него теперь пойдет, – протянул Борец. – Ох, пойдет!

– Зависть – сестра успеха, – основательно перефразируя кое-кого из классиков, – не удержался Филолог, чтобы не вытряхнуть из себя очередную порцию мусора прежней жизни.

– Ну-ну-ну, – осаживающе поводил в воздухе рукой Горец. – Никому не завидуйте – и будете счастливы. Кавказская мудрость.

Казак всхохотнул:

– Мудрость мудростью, но перед этим надо приватизировать что-нибудь весьма доходное.

И опять все, будто по команде, обрушились в общий хохот – соглашаясь с Казаком, признавая его умозаключение хотя и цинично выраженным, но верным.

Часа три-четыре спустя Пьер обнаружил себя лежащим в гостиной на диване – в одних плавках, с шляпой на лице, словно прикрывался ею от бьющего в глаза солнца. Он лежал, содрав с лица полотняную шляпу, и никак не мог понять, что случилось, почему он лежит здесь и что значит эта шляпа. Потом ему вспомнилось. Это он заснул здесь. А шляпа на лице – потому что в комнате действительно было солнце и он оказался головой под его лучами. Нужно было перелечь в другой угол, но сил не было. Минувшая ночь не прошла даром, его неодолимо повело в сон, он еле-еле добрался до дома – и, не одолев лестницы, чтобы подняться в отведенную им с Жанной комнату на втором этаже, рухнул прямо тут, в гостиной.

Охая и постанывая, Пьер спустил ноги на пол, потряс головой. Голова была как чугунная. Ну на хрен, подумал он о Жанне. Если так каждую ночь – куда к черту, затрахает за пару месяцев.

Рука, которой опирался о сиденье, наткнулась на какой-то предмет. Он непроизвольно взял его, посмотрел. Это был пульт от телевизора. Так же непроизвольно, как взял в руки, он нащупал на пульте кнопку включения и нажал ее. Или не так чтобы непроизвольно. Посидеть попялиться в экран, пока не очухался. Два дня, кстати, не глядел в сторону телевизора. Сплошная природа перед глазами два дня.

Экран вспыхнул, динамики оглушающе ударили звуком голоса. Пьер торопливо нажал на реверс, убавляя звук. Звук пришел в норму, можно стало слушать, но его отключило от голоса, что вещал с экрана. Он не слышал, что говорил голос. Он только видел. Он смотрел на экран как примагниченный – и сонную одурь вымело у него из головы, как сквозняком.

На заднем сиденье серебристого шестисотого мерса с распахнутой дверцей сидел Музыкант. Он сидел, съехав вниз, так что ноги его упирались коленями в спинку сиденья впереди, голова у него свалилась на грудь и вывернулась набок. Он был мертв, о том можно было заключить по одной его позе. Даже если бы его ослепительная белая сорочка не была залита красным. За ним, в глубине кабины, громоздилась фигура его жены. И по тому, как недвижна она была, ясно было, что дальнейшее увеличение габаритов ей больше уже не грозит. Камера взяла машину в другом ракурсе, спереди, – теперь на экране было водительское место, водитель, молодой культуристского вида парень с бычьей стрижкой, лежал лицом на руле, свесив вниз руку – то, что предназначалось хозяину, досталось и ему.

Пьера подкинуло с дивана, вопль вырвался из него, и с этим воплем он бросился из гостиной.

– Муза убили! – вылетел он из дома. – Муза! Убили!

Когда все собрались в гостиной у телевизора, мерса Музыканта на экране уже не было, и вообще показывали что-то совсем другое. Какую-то квартиру, в которую кто-то проник, похитил, а соседи заметили незакрытую дверь…

– А, это же криминальная передача сейчас идет, – сказал Казак. – В воскресенье в это время – обычно.

– Может, Пьер, тебе показалось? – спросил Горец.

– Может, это и не Муз был? – добавил Борец.

Пьер заорал:

– Какого хрена! Я что, идиот?! Болван?! Первый день меня знаете?

– Ладно, хорошо. Остынь. Возьми себя в руки, – дотронулся до его плеча, потрепал по нему Филолог. – А что там хоть говорили? Какой комментарий?

Пьер обнаружил, что в голове у него чисто, как чист свежий бумажный лист, вытащенный из пачки. Он ничего не слышал, что там говорилось. Не схватил ни слова. Будто у него начисто отключило слух. Заклинило – и только зрение.

– Давайте звонить на телевидение. У кого какие с собой телефоны есть? – предложил Филолог.

Ни у кого никаких телефонов с собой не оказалось. Все было у секретарей. Казак даже пролистал записную книжку в своем сотовом – нет, и у него никаких деловых телефонов записано не было.

Можно, конечно, было вызвонить сейчас помощников, погнать в офисы, но это означало, что все равно пребывать в неизвестности, ждать, и ждать неизвестно сколько… ждать ни у кого не было нервов.

Был еще вариант – звонить по знакомому милицейскому начальству, эти телефоны, все были уверены насчет друг друга, имелись у каждого, но этого варианта вслух не предложил никто. Не хватало только светиться по такому поводу у друзей-милиционеров. От таких друзей можно ждать больших радостей жизни.

– Ладно, – сказал Казак, поднимаясь, – испортили день. Завтра понедельник, все выясним. Я, пожалуй, домой.

– Да и я, пожалуй, – сказал Борец.

Пьер нашел взглядом Жанну:

– Мы тоже.

– Тогда и я, – присоединился Филолог. – Извини, Гор, что так…

Горец с горестным видом развел руками:

– Жаль! Но я не смею никого задерживать. Сам в не лучшем состоянии…

На воротах, открывая их перед подъезжающими машинами, стоял тот самый охранник, которого Жанна видела утром из окна. Она, не отрываясь, зная, что он не может разглядеть ее сквозь тонированное стекло, смотрела на него все время, пока проезжали мимо, не понимая сама, зачем это делает. На лице у охранника было выражение вежливой равнодушной предупредительности. Уезжающий гость был уже чужаком, и улыбаться этому гостю не было необходимости.

– Почему Муза убили? – спросила она Пьера, когда водитель вырулил на шоссе, дал скорость и машина наполнилась обычным дорожным гулом, так что можно было разговаривать, не опасаясь быть услышанным впереди.

– Спроси меня, почему его не убили раньше, – сказал Пьер.

– То есть? – не поняла Жанна.

– То и есть, а не то есть! – поднял Пьер голос.

Жанна помолчала.

– А тебя могут убить? – спросила она затем.

– Каждого из нас могут убить, – сказал Пьер.

– Почему? – Жанне хотелось бы думать, что она ослышалась, но она знала, что она услышала точно то, что и было сказано.

– Зависть, – коротко произнес Пьер через паузу.

– Я за тебя замуж не выйду, – в свою очередь через паузу тихо проговорила Жанна. – Я жить хочу.

– А я тебя что, звал замуж? – ответил ей Пьер.

И дальше, до самой Москвы, ехали уже молча.

И молча ехали Борец с женой. И Казак со своей. И только Филолог всю дорогу разговаривал сам с собой, время от времени повышая случайно голос – и тем заставляя водителя оборачиваться к нему со своего сиденья: «А? Что вы сказали, Ярослав Александрович?» «Ничего, ничего, – неизменно отвечал Филолог. – Смотри на дорогу».