Маргарита Зверева - Солнце внутри

Я вдруг невольно заволновался сам и коснулся кармана, в котором лежал мобильник. И хотя я зарекался не смотреть на него чаще чем раз в полчаса, пальцы сами скользнули к нему и извлекли наружу. Новых сообщений не было. Легкое всколыхнувшееся волнение сразу опало и превратилось в деланое безразличие. Автоматически я зашел в старые сообщения и перечитал парочку последних, все цепляясь за одни и те же слова и недосказанности, заполняющие пробелы. Это был не тот мобильник, который я обнаружил той давней ночью в промозглом парижском номере, имеющем общее с тем, в котором я находился сейчас, только название. Разница между той конурой и этими элегантными апартаментами была такой же существенной, как между романтическим мальчишкой в обносках, пишущим наивные стихи, и самоуверенным, обаятельно-циничным молодым мужчиной в приталенном дизайнерском костюме. Так мне, по крайней мере, казалось.

За семь лет подарок Барона успел изрядно устареть, и я предусмотрительно оставил его исключительно для звонков моего наставника. Я настолько боялся потерять с ним связь, что хранил телефон в специальном плотном футляре с сеткой, чтобы слышать звонки. Конечно, я понимал, что Барон вряд ли упустил бы меня из виду по чисто техническим причинам, но страх оставался страхом. Красивая жизнь, которую мне позволяло вести знакомство с ним, уже слишком затянула меня в свой плен, и представить себе, что я более не смогу покупать вещи итальянских модельеров или стану задумываться о том, могу ли я позволить себе очередной поход в театр или оперу, было выше моих сил. Да и не только материальные блага были важны. Вероятно, еще куда более существенную роль играл мой внутренний настрой, без которого все богатства Москвы не стоили и гроша. Я был бесстрашен и свободен. Я был именно таким, каким и подобало быть. Независимым. От чужого мнения, от сентиментальности, от излишнего чувства ответственности перед кем бы то ни было. Возможно, это прозвучит странно и отталкивающе, но я был вообще довольно независим от окружающих меня людей. Но так как я не стремился никому нравиться, кроме как Барону и самому себе, мне было и прилично наплевать, какое я производил впечатление. Меня уважали – и это было главным.

Только в последнее время мой душевный покой несколько нарушился. С одной стороны, меня тревожил такой расклад, с другой – я отчаянно не хотел, чтобы это заканчивалось. Я вздохнул, решительно сунул мобильник обратно в карман, взял приглашение с адресом и встал.

Накрапывал дождь, но я пошел пешком, вооружившись небольшой картой, которую мне дали в отеле. Каналы лежали на городе голубой паутиной, и ориентироваться по ним было очень удобно. Отсчитав три кольца и запомнив название улицы, на которую мне надо было завернуть, я положил карту во внутренний карман пальто, поднял воротник, чтобы капли не затекали за шиворот, и пошел быстрым шагом, дабы не слишком походить на туриста. Почему-то именно здесь мне ужасно не хотелось казаться туристом. Может быть, оттого, что город был не столь импозантным, как тот же Париж, а скорее каким-то модным, со всеми его маленькими галереями и запахом гашиша. Словно сделанным для такого же модного круга людей, занятых искусством или чем-то нелегальным, или и тем и другим одновременно. А турист никак не вписывался в такую тусовку. Нет. Я хотел походить на своего человека.

Но несмотря на мрачность неба и отсутствие импозантности, центр был очень живописным и даже изысканным. Узкие дома жались друг к другу не абы как, а в продуманной цветовой и архитектурной композиции, местами скрывая недостатки соседей, местами подчеркивая их красоту. На улицах не было парижской, и уж тем более московской суеты, и если кто-то и торопился, то скорее, чтобы скрыться от дождя в одной из маленьких кофеен, а не по неотложным делам.

«А что это, собственно, за неотложные дела?» – размышлял я, нахохлившись, как воробей, и снизив свой привычный темп, который сам себе задал. «Вот, мама, например… Все носится и носится, прибегает домой, запыхавшись, и в вечной фрустрации наворачивает ужин и садится перед телевизором. И все. К нему и бежала. Стоило ли бежать?»

Невольно мне вспомнилась детская сказка, в которой воры времени крали ценный ресурс у спешивших взрослых. Чем больше люди спешили, тем больше времени теряли. Я решил обсудить эту идею с Бароном при встрече. Естественно, не упоминая ее происхождения. Барон не особо ценил литературу, созданную специально для детей, так как не верил в чистосердечные намерения взрослых, тративших силы и то самое время на подобную ерунду.

Дождь становился все сильнее, а ветер порывисто хлестал по лицу, так что мне все же пришлось поторопиться. Но я решил, что непогода – очень даже уважительная причина для спешки. Пробежав последние метры, я увидел нужный номер дома и прыгнул под козырек, но все же успел обратить внимание на маски, прикрепленные над входом. Взгляд их был суров и уверенно устремлен вперед, а отсутствие зрачков откликалось во мне легким ужасом. Встряхнувшись на собачий манер, я заглянул в стеклянную дверь и нахмурился в недоумении. Передо мной явно раскинулась одна из многочисленных амстердамских картинных галерей. Только посреди главного зала были поставлены столы буквой П, за которыми уже сидели, очевидно, незнакомые друг с другом молодые люди. Кто-то незаметно рассматривал собравшихся, кто-то, немного стесняясь, знакомился с соседями, но большинство просто уставились на стены, благо было на чем остановить взгляд, или в телефоны.

Прямо напротив двери за стойкой стояла высокая женщина, которая, заметив мое замешательство, приветливо улыбнулась и дала мне знак войти.

Дверь открылась со звоном колокольчика, и я ступил в прохладное, светлое помещение.

– Добро пожаловать! – сказала женщина по-английски и с деловой улыбкой поставила галочку рядом с моим именем в лежащем перед ней списке.

– Проходите, пожалуйста, мы уже готовы начать.

Кивнув, я направился к свободному месту, по пути снимая мокрое пальто.

Что-то в ее словах меня смущало, и я никак не мог понять – что. «Имя, – догадался я наконец. – Откуда она знает, кто я?» Я повесил пальто на спинку стула и сел, натянуто улыбнувшись соседям. Украдкой я покосился на стойку. Женщина увлеченно черкала что-то на листе. «Да у тебя паранойя уже какая-то начинается!» – отругал я мысленно сам себя, тряхнул головой и осмотрел остальных присутствующих.

Нас было человек тридцать, и с виду слово «международный» в описании симпозиума себя оправдывало. Состав выглядел весьма интернационально. Хотя я далеко не все нации мог вычислить с ходу. С уверенностью я про большинство светлых типажей мог сказать только то, что они были не русские. При всей кажущейся личной продвинутости, иностранцев я в Москве встречал не так уж часто, а признаться, что до сих пор Париж оставался единственным местом вне России, в котором я успел побывать, мне было стыдно даже перед самим собой.