Маргарита Зверева - Солнце внутри

– Я уверена, что именно в этой реакции и кроется разгадка якобы нерешаемой проблемы, о которой мы говорим, – продолжала упорствовать девушка. – Почему он ждет? Почему он не относит девочку в лагерь? Потому что он зверь? Он не человек? Ведь у каждого человека должно что-то дрогнуть на уровне инстинкта, когда он видит умирающего ребенка, или нет? А вот именно что нет! Эмоции у него проявляются только тогда, когда он вспоминает свою дочь. Это ему понятно. А исхудавшая черная девочка – вне его контекста. Она перед ним, перед его носом, но она вне его контекста. Да и что я прицепилась к Картеру? Она вне нашего контекста! И он не несет ее в лагерь не потому, что ему лень. А потому, что ему это просто тупо не приходит в голову. Он не может плакать об этом ребенке. Реальном и настоящем. Потому что для него он реальный и настоящий только в рамках его профессиональной деятельности. И мысль о том, что он может вмешаться в ход событий, которые он документирует со стороны, ему совершенно чужда. В каком-то смысле он профессионал до мозга костей, не так ли? Он не зверь. В своем контексте – он человек. А на работе – профессионал. И меня поражает то, насколько мы можем это разделять.

– Ты хочешь сказать, что у всех профессиональных журналистов шизофрения? – незлобно подколол ее рыжий парень с веснушками, и галерея наполнилась веселым смехом.

Но девушка не смеялась.

– Я хочу сказать, что это парадокс, о котором мы почему-то не особо задумываемся, – серьезно парировала она. – Как мы можем быть одним человеком в одном контексте и другим – в другом? Может быть, это и есть шизофрения. Может быть, те, кому поставлен этот диагноз, просто острее ощущают этот парадокс.

– То есть все шизофреники – журналисты? – не мог угомониться рыжий парень.

– А я не считаю, что этот парадокс свойствен исключительно журналистам, – никак не поддавалась шуткам девушка. – Уж не говоря о врачах, судьях, учителях… Даже теоретические профессии! Возьмем физику…

Только я наконец заинтересованно прислушался, как лысый организатор похлопал в ладоши.

– Так, давайте все же не будем отходить слишком далеко от нашей темы! – проголосил он над поднявшимся гулом голосов и посмотрел на часы. – К тому же я вижу, что время наше иссякло. Единственное… Мне все же хотелось бы хоть раз за сегодняшнюю встречу услышать голос нашего русского друга.

По спине моей пробежал водопад ледяной воды. Обрадовавшись концу мучений, я уже внутренне засобирался идти и такого удара ниже пояса никак не ожидал. Весь зал молча уставился на меня.

– Что вы думаете о нашем обсуждении? – спросил организатор. – В двух словах буквально. Результат или человек? Пулитцеровская премия или, возможно, спасенная жизнь?

Мне не нравился его взгляд. Или мне просто казалось, или он действительно смотрел на меня иначе, чем на других. С каким-то напряженным интересом и опаской.

– Репортажи о звездных свадьбах и разводах, – улыбнулся я лукаво. – И деньги, и никаких терзаний.

Зал вновь рассмеялся. Когда собиралось достаточное количество людей, хватало всего намека на шутку, чтобы вызвать бурную реакцию. Только организатор вытянул губы в тонкую улыбку, кивнул и стал записывать что-то в блокнот. Вокруг меня все дружно вставали и надевали куртки.

– Предлагаю переместиться теперь в неплохое кафе поблизости! – крикнул поверх голов инициативный рыжий паренек, и множество голосов одобрительно подхватили эту идею.

Я же накинул пальто на плечи, поднес телефон к уху, делая вид, что срочно кому-то звоню, и поскорее сбежал к вожделенному уединению.

Только пройдя пару сотен метров и отняв мобильник от уха, я увидел, что на него пришло сообщение. Нервно сглотнув, я буквально впился в него, пытаясь с первого взгляда рассмотреть все ключевые слова. К счастью, я остался доволен общим смыслом, расслабился и уже спокойно перечитал незамысловатые предложения раз пять. Настроение сделало резкий скачок вверх, и я не смог подавить улыбки, растягивающей мои цинично сжатые губы. Я решил ответить попозже, чтобы не создавать впечатления отчаяния, сунул мобильник в карман и пошел быстрым шагом к музеям. Там и тут виднелись голубые кусочки неба сквозь прорывы в плотном сером полотне, но дождь тем не менее нерешительно покапывал на мое лицо. Под ногами на мостовой блестели желтые листья, но что-то подсказывало мне, что погода не баловала голландцев даже летом.

Я уже начал радоваться, что скоро скроюсь от промозглости в залах с комфортной температурой, неизменной в любое время года. Однако и у первого, и у второго музея тянулись невероятные очереди, а стоять в очередях уже давно не входило в мои привычки. Я разумно предположил, что попаду туда иначе, и отправился куда глаза глядят по амстердамским улочкам. Карта смиренно ожидала своего звездного часа в заднем кармане брюк, но я не собирался тревожить ее раньше времени. Помимо того что я любил гулять по неопределенным маршрутам, этот город создавал впечатление, что в нем вообще непросто заблудиться. Или, по крайней мере, заблудиться напрочь. Как оказалось, системно проложенные каналы служили прекрасным ориентиром. Я заметил, что рядом с таким количеством воды стало легко дышать. Каналы словно проветривали город, как вентиляционная система, и каждый раз, выныривая из закрытой улицы на мост, я невольно делал глубокий вдох свежего и одновременно слегка затхлого воздуха. Как ни крути, отовсюду я чувствовал легкую нотку болота, которая мне, впрочем, ничуть не мешала. Я только отметил, что тут у меня появилась нешуточная тяга к морепродуктам, и быстро перестали казаться странными киоски, в которых продавали селедку как мороженое или картошку фри. Но уличные перекусы не входили в мои привычки, так что я старался не упустить по дороге какой-нибудь рыбный ресторан.

Меня уже давно ничуть не смущало одиночество. Наоборот. Я так привык к компании исключительно себя и своих мыслей, что посторонняя болтовня неизбежно наскучивала и даже выводила из себя. В театрах и на концертах я радовался тому, что не приходится реагировать на восторги или негодования соседа, отрываясь от музыки; в музеях – тому, что можно проводить ровно столько времени перед картиной или в очередном зале, сколько хочешь, не больше и не меньше; а в ресторанах – что не надо ждать неспешного выбора спутника или, упаси боже, делиться. Нет, мне было более чем комфортно с самим собой. И за один этот навык я до глубины души был благодарен Барону. Потому что я ни капли не сомневался в том, что без его жизненных наставлений я был бы так же зависим от чужого общества и мнения, как и все остальные.

Купив на углу кофе в бумажном стаканчике, я ступил в небольшой сквер.