Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

— Таня, кто это? — с многозначительным интересом вопрошала Эрика.

Если я отвечу «один судебный бихевиорист, с которым я недавно ужинала», то расспросам не будет конца и края.

— Это папа одноклассницы Оливера, — ответила я, пытаясь спрятать улыбку.

— Шикарный мужик! На Тиля Швайгера похож, — вынесла Эрика вердикт. — Шикарный. У тебя с ним что-то было?

Да уж, глаз у нее наметанный.

— Ничего не было, это просто папа одноклассницы. Мы просто знакомы, и все.

Я с сомнением пожимаю плечами — доктор Амелунг, на мой взгляд, не тянет на киношного красавчика Швайгера.

— Но он тебе нравится? — допытывалась коллега. Отношения полов всегда вызывают у нее самый живой интерес.

— Нравится? Не знаю, может быть. — Я снова пожала плечами, не в силах определиться с ответом.

— М-да, — вздохнула добрейшая Эрика, — увы, Таня, тебе не сюда.

— Что ты имеешь в виду?

— Не твой фасон. Точнее, ты не его фасон. Такие, как он, предпочитают молоденьких курочек, а ты уже наседка.

— Сама ты наседка, — обиделась я. Зачем колоть глаза тем, что мне и самой прекрасно видно? — Или ты считаешь меня старой?

— Не обижайся, посмотри трезво, — примирительно отозвалась Эрика, — для него ты уже вышла в тираж. Я не считаю тебя старой, с высоты собственного возраста я даже завидую твоей молодости, Таня. Но он, поверь, будет думать о тебе как о старой и бесперспективной. Как товар на сейле со скидкой семьдесят процентов: пользоваться можно, но уже без восторгов, втихаря. В части секса, разумеется.

— А в других частях? — Я даже рассмеялась в ответ на сентенции коллеги.

— А в других частях он и думать не станет, — отрезала та. — Единственное, что возможно в такой ситуации, — это одноразовый секс. Но тебя, моя девочка, он не интересует, уж я-то знаю. Тебе нужно, чтобы навсегда и чтобы он любил Оливера.

Что ж, она права, в таких вопросах Эрике нет равных. Не зря же она считается у нас в магазине главным специалистом по любовным романам.

Не то чтобы я имела виды на доктора Амелунга, но настроение мое, и так двусмысленное, стало после этого откровенно паршивым.

На другой день мы с Оливером решили устроить себе маленький праздник и поехать куда-нибудь поужинать. Я предложила заведение Питера, тем более что еще раньше пообещала сыну сводить его туда. В этом не было ничего опасного для моего душевного равновесия — доктор Амелунг на неделе должен ночевать в Бремене.

У Питера было тихо и малолюдно, но сам он находился за стойкой.

— Добрый вечер, фрау Таня, — радушно поприветствовал он, — рад снова видеть вас у себя. Этот прекрасный юноша ваш сын?

В ответ на прекрасного юношу Оли залился краской удовольствия.

— Я Оливер, — важно представился мой мальчик.

— А я — Питер. Ты можешь так меня называть. Меня все так зовут.

И Оли польстило, что ему разрешил называть себя по имени такой взрослый и крупный мужчина.

Мы сели в уголке, на то же самое место, где ужинали с доктором Амелунгом. Я заказала себе порекомендованный в прошлый раз «шницель от Питера» и вопросительно взглянула на Оли.

— А вам, молодой человек? — осведомился Питер. — У нас есть специальное детское меню, но я даже не решаюсь его предлагать почти взрослому мужчине. Но, впрочем, если вы хотите…

— Я буду мясо, большой кусок, — заявил Оливер, никогда раньше не отказывавшийся от детского меню — в нем почти всегда попадались заманчивые предложения.

— Браво, молодой человек! — похвалил его выбор Питер. — Тогда специально для вас я собственноручно приготовлю фирменный шницель.

— А для мамы? — Верный Оли не бросит в беде.

— Ну что ж, и для мамы тоже приготовлю собственноручно.

— Мама, сос…соб…собственноручно — это круто? — уточнил сын, когда большой Питер важно двинулся на кухню.

— Еще бы! — подтвердила я.

Все было прекрасно. И настроение, и атмосфера, и фирменный шницель. Мы с Оли уплетали за обе щеки, когда открылась входная дверь, и на пороге возник собственной персоной Клаус Амелунг. От неожиданности я чуть не подавилась мясом.

— Покормишь? — устало спросил доктор Питера, вяло хлопнув по приветственно вытянутой руке.

— Так и быть, садись, бродяга, — трубно проурчал хозяин заведения и еле заметно кивнул головой в наш уютный уголок.

Доктор проследил взглядом за этим кивком и увидел нас. И хотя его лицо не выразило никаких эмоций, тем более радости, он прошел через зал, остановился напротив и поинтересовался:

— Вы не возражаете, если я присяду? Добрый вечер, фрау Таня. Добрый вечер, Оливер.

Я, например, возражала: очень мне нужно, чтобы за ужином я думала не о вкусе блюда, а о том, насколько элегантно я его поглощаю. Оливер тоже не был в восторге: папа Агнет вызывал у мальчика чувство скованности и неудобства.

— Разумеется, присаживайтесь, — с милой улыбкой ответила я. — Добрый вечер, доктор. Как поживаете?

Возможно, мне не следовало задавать этот вопрос. Доктор был весь каким-то помятым, несвежим и выглядел на все свои годы полностью, то есть плохо выглядел. Мешки под глазами, пробивающаяся щетина на лице, глубокие морщины поперек лба и от носа книзу. Дураку ясно, что поживал он сегодня так себе. Да я и не стремилась вдаваться в подробности его жизни, просто дань вежливости.

— Спасибо, фрау Таня, хорошо, — вежливо соврал Клаус Амелунг.

Ну и какого черта он к нам подсел, спрашивается? Я вру, он врет, ребенок в напряжении.

Подошел Питер, принес доктору большущую тарелку, доверху наполненную едой.

— На, подкрепись чуток, — ласково призвал он доктора к трапезе, — со вчерашнего вечера, поди, не ел ничего.

— Спасибо, друг, — с усталой благодарностью отозвался доктор, — пойду тогда руки помою.

— Совсем вымотался, бедняга, — кивнул Питер вслед удаляющемуся доктору, — почти неделю с нашими, местными сыщиками работает, даже в засаде сидит. Поесть некогда. И это называется командировка в родной город, домой…

Большой Питер жалостливо вздохнул, а я начала кое-что понимать. То есть я совсем перестала понимать: если доктору Амелунгу так плохо, то зачем он к нам-то сел? Я ему неприятна, мой сын, надо полагать, неинтересен. Зачем? Ужинал бы себе в гордом одиночестве, тишиной наслаждался.

Доктор вернулся, без лишних разговоров приналег на еду. У меня же аппетит пропал, да и шницель остыл. Оливер вяло возил кусок мяса по тарелке. Пришло время прощаться и уходить. Но не случайно же он сел за наш столик. Может, просто не хотел оставаться один со своими мыслями? Я никак не решалась закончить наш ужин, а молчание становилось все томительнее.

— Фрау Таня, почему вы прекратили визиты к Маркусу Шульцу? — внезапно спросил Клаус Амелунг, не переставая жевать.

Я удивилась:

— Профессор Шульц обещал со мной связаться, но так и не связался. Должно быть, я виновата, я не оговорила с ним материальную сторону вопроса…