Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Для керосинки нужно топливо, и мы с Кирой ходим за ним «на большую дорогу» по понедельникам. Керосин отпускают раз в неделю, и керосиновоз останавливается далеко, на центральной улице. Кира достает из сараюшки тачку, смастеренную папой из старой детской коляски, загружает в нее пустые керосиновые канистры, и мы отправляемся в дальний поход. Приходить за керосином нужно заранее, а то может и не хватить. Мы каждый раз торопимся, но никогда не получается быть в первых рядах, живая, шевелящаяся очередь возникает перед нами из-за поворота. Так как мы торопимся, то я частенько забываю дома панамку, и Кира заботливо навешивает мне на голову лист пыльного придорожного лопуха. Сидеть с лопухом на голове неловко — я постоянно привлекаю внимание смешливых дяденек в заношенных тренировочных брюках, заботливых бабулек в ситцевых халатах, что умильно дразнят меня лопушком, гномом и прочей ерундой, — поэтому я улучаю момент и скидываю вялый, подсохший на солнце лопух вниз, в канаву. Кира беззлобно бранится и напяливает мне на выцветшие волосы новый лопух, а я снова выбрасываю. Время течет медленно, потому что Кира запрещает выбегать на дорогу, можно только спокойно сидеть, ни в коем случае не спускаясь вниз, к воде. Я знакомлюсь с девочкой, как и я пришедшей с мамой за керосином, но девочка оказывается совершенно неинтересной. А может, это я неинтересная. Остается только развесить уши и внимать взрослым разговорам. Ничего примечательного: коровий навоз лучше куриного, на станции продают по выходным цыплят, помидоры в парнике нужно опылять кисточкой, продается рассада капусты, в поселковом магазине есть неплохие канистры под воду, молочницы распоясались с ценами на сметану.

Поселковый магазин и молочницы — это отдельный разговор, это гораздо увлекательнее, чем керосиновые бдения на жаре. Я стараюсь никогда не пропускать походов туда.

До поселка топать два километра. Я не понимаю, сколько это именно, но отлично знаю дорогу. Сначала полем, потом лесной дорожкой, мимо старого садоводства — и вот мы в поселке. Тут живут круглый год, в толстых бревенчатых домах, потемневших от времени, скрытых за старыми, корявыми яблонями, расцвеченных веселыми палисадниками. Тут пахнет цветами и навозом, молоком, березовыми дровами и дегтем, тут резвятся тощие котята под присмотром драных уличных кошек, лают, высовываясь из будок, Шарики и Жучки. Здесь жизнь основательная, прочная, не то что у нас, летних вертопрахов. Здесь, если тихонько прокрасться к сараю, можно увидеть через дверь полускрытую в темноте хлева пузатую корову с неестественно большими ушами и неприличными розовыми сиськами. Здесь на каждом шагу попадаются сокровища вроде оброненной с лошадиной ноги подковы, колосков овса, поплавка от удочки, и даже можно найти сорванное ветром пустое птичье гнездышко, сухое и хрупенькое.

Пока Кира берет молоко, мне разрешают поиграть с котятами, царапучими и злыми. Я иду в своих желаниях дальше и безо всякого спросу решаюсь погладить собаку, разомлевшую от жары, словно неживая лежащую у будки. Я подхожу, присаживаюсь на корточки и осторожно опускаю руку на лобастую голову. Собака не шевелится, только лениво открывает и снова закрывает глаза, и я принимаюсь медленно водить ладонью по короткой, жесткой шерсти. Собаке быстро надоедают мои ласки, она, протяжно вздохнув, садится и принимается оголтело трясти головой. В такт движениям головы бодро звякает пристегнутая в ошейнику цепь, и этот звук кажется мне музыкой. Эх, мне бы такую собаку на цепи!

И в магазине тоже красота!

Мы приходим в магазин в обеденный перерыв, занимаем очередь и ждем открытия. Очередь в магазин стоит всегда, потому что летом к своим, поселковым, обильно прибавляются дачники со всей округи. Ровно в два рассредоточившаяся очередь выстраивается под дверью, напоминая собой лягушачьего головастика: у самой двери плотная и кучная, она вытягивается к концу и мерно шевелит хвостиком. Мы с Кирой обычно толпимся в голове, на крыльце. Я люблю стоять под дверью, потому что здесь сильней всего толкаются, прижимая меня объемными и худыми бедрами, штапельными или ситцевыми, наступая на ноги кирзовыми сапогами, сланцами и разношенными туфлями. Я в азарте толкаюсь в ответ, безнаказанно и с удовольствием работаю локтями, наступаю на ноги и даже по-тихому плюю пониже взрослых спин. Кира старается оберегать меня от натиска, прижимает к своему теплому по-родному пахнущему боку.

Вот мы толпой вваливаемся в торговый зал, и сразу становится скучно. Везет, если отпускают сразу два продавца, тогда очередь идет быстро.

Мне скоро надоедает торчать возле Киры, и я отправляюсь изучать закоулки деревенского магазина. Крепче всего, разумеется, я прилипаю к стеклянной витрине с конфетами, воображая их вкус у себя во рту, мечтая о заветных красочных фантиках от дорогих шоколадных, из которых мог бы получиться великолепный секретик. Я знаю, что Кира обязательно мне что-нибудь вкусненькое купит. Не дорогих шоколадных, конечно, но «подушечек» в толстом бумажном кульке обязательно. Потом я перемещаюсь поближе ко входу в подсобку и засовываю туда свой любопытный нос. В подсобке принятая стеклотара штабелями в ящиках, швабры с тряпками, мешки с сахаром, коробки с макаронами. Здесь на коробках живет вечно сонная рыженькая магазинная кошка, сытая и гладкая.

— Вера! Верушка!

Это кричит на весь магазин потерявшая меня в толпе Кира.

Кира от походов в поселок устает, на обратном пути мы останавливаемся отдохнуть в теньке. Мне же совсем не тяжело, я бы еще раз могла добежать до поселка, становится жалко Киру, и я забираю у нее одну сумку, ту, что полегче. С сумкой идти гораздо тяжелее. Так мы и плетемся домой, волоча доверху набитые сумки.

По выходным мы встаем рано, надеваем на меня чистое платье, заплетаем косы и убираем подальше наши карты, потому что в выходные приезжают родители.

Мама не любит дачу, потому что «нет удобств» и спать приходится в тесноте — я с Кирой, а папа с мамой. И керосинку мама не любит. А еще мама терпеть не может комаров, которых вечерами слетается целая уйма.

— Зачем вы участок взяли, раз никому не нужно? — каждый раз удивляется Кирочка.

— С ума сошла? — каждый раз с возмущением отвечает мама. — Да за них драка была, за эти участки!

Я рисую себе в голове красочные картины того, как мама дерется за участок. Она бьет их всех кулаком в нос, лупит ладонью по голове, таскает за волосы, лягается и плюется. И побеждает.

Папа обычно остается на ночь, даже если мама вечером уезжает. Папа любит нашу дачу. И тогда мы в воскресенье утром идем с ним на озеро и делаем вид, что ловим рыбу. Рыба в нашем озере не водится, только ерши и мальки, но мы все равно сидим с удочками на берегу, отгоняя комаров, хлопая себя ладонями по рукам и шее.