Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Вернулся официант с подносом, в центре которого красовался пузатый запотевший графинчик, легким движением расставил перед нами заказ, разлил водку в конусовидные рюмочки на ножках, пожелал приятного аппетита и удалился. Я знала, что эти рюмки называются лафитными, — точно такие были когда-то в доме у Арихиных.

— Пить, Таня, нужно одним глотком, до дна, — учил доктор. Я попыталась возразить, он настаивал: — До дна, до дна. Увидите, сразу станет лучше. И обязательно сначала выдохните, а потом пейте. И сразу же закусывайте селедкой.

Какие поразительные познания в культуре пития! Я засмеялась и послушно последовала совету. Водка обожгла нутро, у меня перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы.

— Вы садист, — через силу выговорила я.

— Не разговаривайте, жуйте. — Он своей вилкой подхватил из соуса ломтик селедки и запихнул мне в рот, вслед за ним отправил отварную картофелину.

Было действительно вкусно, не возразишь. Не успела я как следует поесть, как он заявил, что сразу же необходимо выпить вторую — так полагается по русскому обычаю. Я больше не спорила.

Надо отдать доктору должное, он действительно хорошо разбирался в особенностях приема спиртного по-русски. Как и во многом другом разбирался. Настроение мое улучшилось, мне стало тепло и весело. Через какое-то время я уже кокетничала с ним:

— Клаус, откуда вы разбираетесь в русской водке?

— О! Просто у меня есть друг Павел. — Доктор тоже быстро раскраснелся и разговорился, должно быть, водка попала, как русские говорят, «на старые дрожжи». — Пить водку, Таня, — это целая наука. Когда я выпивал с ним в первый раз, то думал, что умру. А потом понял, что именно так и нужно это делать. Так что не спорьте со мной.

Я и не собиралась. Когда принесли блины, я уже вовсю смеялась над собственными переживаниями:

— Нет, ты представляешь! Стою, как столб посередине двора, и ничего не чувствую! Я прилетела сюда, чтобы… Ох, стою и ноль эмоций! Ну ты представляешь?

— На тебя было больно смотреть. Стоишь на морозе, вытянулась в струнку и пытаешься заглянуть в окно наверху. Я просто не знал, что придумать…

Почему он раньше казался мне таким набитым снобом? Вовсе не сноб, а нормальный, понимающий меня человек. И кажется, совсем не старый. И удивительно симпатичный. Когда он смеется, то хочется смеяться вместе с ним. И ест так аппетитно, что тоже хочется есть. И водки с ним выпить хочется…

— Клаус, давай выпьем еще по одной! За наше русское приключение. — Я вдруг поняла, что именно давно хотела ему сказать: — Спасибо тебе за помощь. Если бы не ты…

— Было бы жаль, если бы это был не я, — легко перебил он мои изъявления благодарности. — Ты мужественная женщина, Таня, не каждому удается пройти через такие испытания. Я все время волновался за тебя…

Вот тут, мне показалось, начиналось самое интересное, мне хотелось слушать и слушать, но он не стал продолжать:

— Давай, за тебя. Последнюю.

Жаль, что он остановился. Но водка закончилась, ресторан закрывался, пришлось одеться и уйти.

На улице, как и днем, шел снег. Пухлые, тяжелые снежинки медленно опускались на тротуар, и асфальт казался разрисованным: по нему в разные стороны разбегались ниточки следов редких прохожих. Я тут же поскользнулась и чуть не растянулась поперек проезжей части, пришлось уцепиться за локоть Клауса. Так, под руку, мы вышли на набережную Фонтанки, дошли до Невского и побрели в сторону Невы. Мне и в голову не пришло удивиться, что знаю дорогу.

Я учила его, как нужно правильно спускаться на лыжах с горы. Удивительное дело, но в этом он совершенно не разбирался, а мне было крайне необходимо, чтобы он умел. Как можно не разбираться в тонкостях горнолыжного спуска! Помню, что пообещала взять его с собой в Гармиш и помочь подобрать снаряжение. Помню, что где-то в районе станции метро я показывала, какие движения нужно совершать тазом, чтобы не упасть на спуске. Я показывала, а он почему-то хохотал и не хотел повторять за мной. Он только и делал, что хохотал. Потом еще помню, как он ловил такси и запихивал меня в машину. Последнее, что помню, — как мы целовались на заднем сиденье. У него были чудесные губы, мягкие и соленые.

Я проснулась и мгновенно все вспомнила. Даже, может быть, сперва вспомнила, а затем проснулась от ужаса.

Честное слово, я не пьяница. Я выпиваю редко и не напиваюсь практически никогда. У меня дом, работа, Оливер — мне совершенно невозможно напиваться. Но как же такое приключилось со мной вчера? И ведь, что характерно, как напьюсь, так рядом обязательно оказывается Клаус Амелунг! Да он, если ответственный родитель, прямо-таки обязан запретить своей дочери появляться в нашем доме. Какой кошмар!

Что я вчера вытворяла! Что я вытворяла сегодня ночью! Страшно вспомнить и невозможно никому рассказать. Я и не подозревала в себе таких способностей. Такое можно увидеть только в фильмах определенного свойства, которые неизвестно за что так уважают многие мужчины. Чувствую, что Амелунг точно из их числа. Если в мире существуют научные исследователи «Камасутры», сегодня ночью в моем номере они могли бы почерпнуть кое-что новенькое для себя. Один танец в полотенцах чего стоил, но дальнейшее даже вспоминать невозможно. Удивительно, что к нам в номер не вызвали службу спасения или бригаду скорой помощи.

Я взрослая женщина, не ханжа, я несколько лет в законном браке прожила, а не знала, что возможно испытывать подобное. По молодости я даже несколько раз нюхала кокаин и курила траву, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что я ощутила ночью. Интересно, в чем тут секрет? В партнере? Тогда, безусловно, я понимаю, почему доктор не знал отказа у всех тех «девчонок Амелунга», что упоминал толстый Питер. Думаю, в каждом деле существуют посредственности, таланты и гении, так вот Клаус Амелунг — гений секса, могу под этим подписаться. Но и я, должна заметить, подошла к делу творчески и с огоньком, показав полный спектр того, на что в принципе способна женщина. Допускаю, что возможно и большее, но это уже из области запредельного, типа групповухи и секса с животными.

Сейчас я открою глаза, встречусь взглядом с Клаусом, и тут главное — не покраснеть, как спелый помидор. Нужно, наверно, изобразить на лице чуть уловимую двусмысленную улыбку и никоим образом не вспоминать ночь, будто все так и надо. Нужно, я так думаю, легко и беззаботно поцеловать его, красиво подняться с кровати и грациозно проследовать в ванную — именно так всегда происходит в кино — а дальше уж как карта ляжет. Самое важное — выдержать первые минуты…

Я нацепила на лицо подобающее выражение, открыла глаза… и все оказалось напрасным. Рядом со мной никого не было. Не было его вещей, ночью в беспорядке разбросанных по номеру, не было никаких следов пребывания другого человека. Мой поверженный герой с позором покинул поле боя? Или же победитель, последний раз взглянув на разграбленный город, отправился на новые подвиги?