Марк Хэддон - Крушение пирса

— Ты не приехала, даже когда папа умирал!

— Мы тогда находились в Миннесоте, в полной глуши. Я и посланий твоих не получала, пока мы снова в Бостон не вернулись. Ты же все это знаешь.

— И на его похороны ты не приехала!

Кэрол понимала, что должна перестать спорить, должна уступить Робин. Ее собственная жизнь была настолько содержательнее жизни сестры, настолько во многих отношениях превосходила убогую жизнь Робин, что стоило все же позволить ей одержать хотя бы эту маленькую моральную победу. Однако упреки сестры были слишком болезненны — ведь она, Кэрол, сказала чистую правду. Она и до сих пор хорошо помнила, как все было там, в Миннесоте. Помнила орлов, паривших над озером, и бурундуков, носившихся по крыше хижины, и запах кедра во всех помещениях, и красную лодку, привязанную к причалу внизу, на берегу озера. Ей казалось порой, что она и сейчас слышит плеск воды, бегущей за бортом, и мягкие шлепки озерных волн по алюминиевому корпусу лодки.

— Она из дома-то хоть иногда выходит?

— Я сама к ней забегаю по вторникам и четвергам после работы, а в субботу с утра хожу в «Сейнсбериз» и закупаю для нее продукты.

— Значит, сама она вообще нигде не бывает?

— Ну, по крайней мере, я забочусь о том, чтобы она хоть с голоду не умерла. — Робин довольно долго смотрела на сестру, потом спросила: — Как Айша, Кэрол?

Да что Робин в этом понимает? Смотрит на нее, словно рентгеном просвечивает, и считает, что Кэрол способна заглянуть домой разве что по слабости. Неужели быть матерью означает тратить свою жизнь исключительно на удовлетворение чужих потребностей?

— У Айши все отлично. Насколько я знаю.

Робин кивнула, но ни слова в утешение сестре не сказала. Зато вдруг сообщила:

— У отца нашли метастазы и в легких, и в костном мозге. Его попросту зашили и отправили в хоспис.

— Я знаю.

— Нет, Кэрол. Ничего ты не знаешь! — Робин вытащила из кучи белья три пары носков и развесила их на батарее под окном. — В туалете, со спущенными штанами, он упал и потерял сознание.

— Тебе совсем не обязательно так поступать со мной, Робин.

Но Робин было не остановить.

— Врач еще очень удивлялся, как это отцу удавалось так долго все скрывать. — Она умолкла, глубоко вздохнула и снова заговорила: — А я все представляла, как ты сидишь где-нибудь в уголке, на кухне, зажав уши руками, а телефон все звонит, звонит, звонит…

Кэрол посмотрела на обеденный стол, заваленный недоделанными рождественскими открытками, на которых поблескивали пятна клея; рядом валялись безопасные ножницы и картонки с изображением Санта-Клауса.

— Видишь ли, — продолжила Робин, немного помолчав, — иногда ты бываешь кому-то очень нужна. И даже если тебе это неудобно или неприятно, просто берешь и делаешь все что требуется.

Кэрол сняла номер в гостинице «Премьер» и съела весьма посредственную лазанью. Ее организм еще не перестроился, по-прежнему пребывая в восточном поясном времени, и она торчала в крошечном номере, пытаясь читать книжку Сары Уотерс [68] Сара Уотерс (р. 1966) — писатель из Уэльса. , купленную в аэропорту. Но на самом деле она не столько читала, сколько думала об отце — о последних днях его жизни и о том, каким коротким и крутым оказался его путь от диагноза до смерти.

Озеро Тоба на Суматре когда-то было вулканом. И 70 000 лет назад, после извержения этого вулкана, на нашей планете на целых десять лет наступила зима, так что все человеческие существа едва не вымерли. А метеорит, погубивший динозавров, был всего шесть миль в диаметре. Эпидемия гриппа, разразившаяся под конец Первой мировой войны, уничтожила 5 процентов населения планеты. Некоторые отцы рассказывали маленьким дочерям о Златовласке, о Джеке и бобовом стебле, но что пользы было от этих сказок? Разве можно было сравнить их с реальными фактами? Мы лишь с трудом спаслись, едва остались в живых, и нам некуда было податься, несмотря на то, в чем нас пытались убедить герои «Звездных войн» или «Доктора Кто». Кэрол вдруг вспомнила, как во время разговора об этом Робин заплакала и выбежала из комнаты.

Отец бросил школу в шестнадцать, а потом тридцать лет строил и украшал чужие дома. Занимался перестройкой отсыревших подвалов и чердачных помещений, настилал какие-то особые деревянные полы. Ему нравились стихи, у которых есть рифма, и романы «с сюжетом», а также научно-популярные книги без всякой там математики. Он ненавидел политиков и никогда не смотрел телевизор. А Кэрол говорил насмешливо: «Твои мать и сестра уверены, что любую мировую проблему можно решить, просто оставаясь взаимно вежливыми».

Отец, разумеется, совсем не хотел, чтобы Кэрол уезжала. Его приводила в ужас мысль о том, что она может уехать настолько далеко, что, оглянувшись, сразу увидит, как он на самом деле мал и ничтожен — этакий задиристый философ из пивной, у которого не хватило смелости снова вернуться в колледж, поскольку он боялся, что там ему, возможно, придется вступить в спор с людьми, которые знают гораздо больше.

Рак поджелудочной железы в пятьдесят семь лет. «Во всем виноват гнев. Гнев всегда под конец оборачивается против тебя самого». Таков был посмертный диагноз, поставленный ему Айшей, и в кои-то веки Кэрол испытала искушение с этим согласиться, хотя обычно подобные «дерьмовые хиппоидные идеи» начисто отвергала.

Иногда, уже совсем засыпая, когда ей начинало казаться, будто мир перевернулся вверх тормашками, а время пошло вспять, Кэрол как бы проскальзывала в свою прошлую жизнь, возвращалась на сорок лет назад и вновь видела над камином знакомые настенные часы «под бронзу» в форме солнца, чувствовала тепло чистой хлопковой пижамы, только что взятой с полки в шкафу, который мать регулярно проветривала, и сердце ее счастливо замирало. Но потом она вспоминала вечный запах жареной еды, и эту мелочность, и свое отчаянное желание как можно скорее из родного дома убраться…

Она прижалась лбом к холодному оконному стеклу и посмотрела вниз, на гостиничную автостоянку; там, в конусах оранжевого света, отбрасываемого уличными фонарями, были отчетливо видны косые струи дождя. Дождь снова лил как из ведра, и это означало, что она опять вернулась в один из опорных пунктов некогда великой империи, в страну хулиганов, странных богов и истощившихся торговых путей.

Когда-то она покинула и свою мать, и тот ужасный дом. Теперь ей придется как-то это компенсировать.

Она снова забралась в постель и в течение восьми часов плыла в великой безбрежной тьме, которая время от времени взрывалась яркими короткими сновидениями, в которых Айша принимала невероятные, преувеличенные размеры. Ямочки у нее на пояснице по обе стороны позвоночника, луковый запах ее пота — этот запах Кэрол сначала ненавидела, потом находила возбуждающим, а затем снова возненавидела, — и то, как она сжимала запястья Кэрол, иногда чересчур сильно сжимала, когда они занимались любовью.