Марк Хэддон - Крушение пирса

— Господи, как мне надоели дурацкие вопросы « Кому это нужно?» и « Как нам от этого избавиться? »! Мне осточертели эти женщины с пластмассовыми лицами, бесконечные террористы и педофилы! Раньше мы про таких говорили: «Он пристает к детям». Помнишь Фрэнка — он еще работал в обувном магазине «Эверлиз»? Он совершенно точно был из таких. — Мать умолкла, долго смотрела в свою тарелку, а потом сообщила: — У нас тут в прошлом месяце одна женщина в канале утопилась. Помнишь маленький мостик на Джерусалем-стрит? Джеки Болтон ее звали. В газете сообщение об этом тоже промелькнуло. Ты еще с ее дочкой в школе училась. Милли — так, по-моему, ее звали. — Но Кэрол совершенно не помнила никакой Милли. Мать продолжила: — Наверное, я бы почаще из дому выходила, если бы по-прежнему за городом жила. У нас был флагшток в центре деревни возле пруда. Его по случаю коронации поставили. А твой дядя Джек еще на него взобрался, на самую верхушку, да и свалился оттуда. Ключицу себе сломал.

Кэрол слышала эту историю, должно быть, раз двадцать, но рассказ, как ни странно, действовал на нее успокаивающе.

А мать вдруг наклонилась к ней, взяла ее за руку и сказала:

— Я ведь думала, что, скорей всего, больше тебя и не увижу.

Кожа у нее словно была покрыта липкой патиной, как старая заплесневелая кожаная перчатка, и Кэрол сказала:

— Надо мне тебя как следует выкупать. Давай-ка примем ванну, а?

Мать согласилась. Она вообще вдруг стала покладистой. Однако, преодолев половину лестницы, она увидела сквозь перила голые доски пола гостиной, остановилась и грустно констатировала:

— Значит, дом ты продаешь.

— Ну что за ерунда. — Кэрол заставила себя рассмеяться. — Дом не мой, как же я могу его продать? — Она не стала говорить, что за этот дом в его нынешнем состоянии, да еще и в такой близости от дороги и выручить-то удалось бы крайне мало.

— Потому Робин и ненавидит твои приезды.

— Боже мой, мама! — Кэрол даже удивилась, до чего ее разозлило это замечание матери. — Я могла бы сейчас преспокойно жить в Калифорнии и работать, а я торчу здесь, в дерьмовом, богом забытом квартале, и пытаюсь вернуть старому, отсыревшему, вонючему жилищу нормальный вид, пока вся эта гадость тебя не убила!

— Ты просто маленькая вороватая дрянь… — И мать свободной рукой дала Кэрол пощечину. От резкого движения она потеряла равновесие, упала навзничь и покатилась бы спиной вниз по лестнице, если бы Кэрол не успела ее подхватить. Она буквально на себе втащила мать наверх и выругалась:

— Вот дерьмо! — Сердце у нее стучало так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Она уже успела представить, как мать, вся скрюченная и переломанная, лежит у входной двери. Слегка ослабив хватку на костлявом старческом запястье, она окликнула ее: — Мам, ты что?

Но мать не отвечала. Она вдруг снова стала не просто безмолвной, но и невероятно далекой. Кэрол понимала, что лучше было бы свести мать в гостиную, усадить на диван и ласково с ней поговорить, но она боялась, что тогда, возможно, уже не удастся вновь заставить ее подняться наверх, в ванную. Она бережно обняла мать за плечи и, слегка подталкивая, помогла ей преодолеть последние ступеньки.

В ванной она первым делом стащила с матери туфли и носки. Затем сняла с нее грязнущий синий кардиган и, расстегнув молнию, бросила на пол не менее грязную зеленую вельветовую юбку. Вся материна одежда была покрыта какими-то подозрительными пятнами и засохшей пищей. Кэрол сняла с нее блузку, расстегнула чудовищно заношенный бюстгальтер, ставший совершенно серым, и ногой отшвырнула все это подальше в угол. Тело матери было покрыто прыщами, пурпурными пятнами воспалений и множеством темных родинок; а кожа была истончившейся и полупрозрачной, как старый пергамент, и сквозь нее, особенно на шее, на груди и на локтях, отчетливо виднелось переплетение темных вен и выпуклых сухожилий. Запах от ее тела исходил такой, что у Кэрол даже немного голова закружилась. Она попыталась представить, что ей просто предстоит вымыть какое-то животное, и, сняв с матери нижнюю юбку и трусы, усадила ее на край ванны. Затем одну за другой приподняла ее ноги и перенесла их в ванну, помогла матери привстать и опустила ее в теплую пенистую воду. Вельветовой юбкой Кэрол прикрыла кучу мерзкой грязной одежды, чтобы не видеть жутких коричневых потеков на трусах матери, и сказала себе: ничего, потом можно все это вынести на помойку. Она на минутку присела на крышку унитаза, чтобы передохнуть, а потом бодро сказала матери:

— Ну что ж, с одним делом мы справились.

Мать не ответила. Но, помолчав, вдруг произнесла:

— Раз в неделю мама наполняла горячей водой жестяное корыто. И первым всегда мылся отец, затем Делия, а потом уже я. — Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, сквозь стену, облицованную грязной белой плиткой. — Обеденный стол покрывали вышитой скатертью, которую еще моя бабушка в девичестве вышивала. Там были вышиты такие слова: «Я видел, как ангел спустился с небес и в руке у него был ключ от бездонного колодца и длинная цепь». Тем ключом ангел запер в колодце на тысячу лет свирепого дракона. А через тысячу лет дракона следовало «ненадолго спустить с цепи». — Она лукаво посмотрела на Кэрол и вдруг улыбнулась — впервые с момента ее приезда. — А голову ты мне тоже помоешь?

Выкупав мать, Кэрол сварила кофе и налила им обеим по большой кружке. Теперь, когда мать, чистенькая, сидела перед ней, все вокруг показалось еще более грязным и запущенным. Старые поздравительные открытки, присланные когда-то ко дню рождения, фарфоровый бульдог с отбитой лапой, плесень во всех углах на потолке. Такие дома после смерти владельца обычно отчищают специальные рабочие в грязных комбинезонах и бумажных медицинских масках.

Обе дружно повернулись, услышав, как во входной двери поворачивается ключ. На пороге возникла Робин, которая тут же сообщила:

— Там, перед домом, целая гора вещей навалена.

— Я знаю.

Робин прошла в гостиную, огляделась и недовольно спросила:

— Какого черта, Кэрол? Что ты тут натворила?

— То, что тебе давным-давно следовало натворить.

— Но нельзя же все решать с наскоку, как гребаная кавалерия! — Слово «гребаная» Робин произнесла одними губами.

— О чем это вы? — спросила мать, переводя взгляд с одной на другую.

— Там, прямо в спальне, голуби завелись, — сказала Кэрол.

— Ты тут надолго? — ядовитым тоном осведомилась Робин. — На неделю? На две?

— Кэрол, — снова спросила мать, — о чем вы спорите?

— Господи, — сказала Робин, — если ты просрала собственную жизнь, это вовсе не означает, что тебе можно взять взамен чью-то чужую… — На этот раз она выругалась вполне отчетливо.

— Кэрол меня выкупала, — сообщила ей мать.