Юля Пилипенко - Голубь с зеленым горошком

— Офицер, это моя вина, — признался Дженнаро.

— Нет, офицер, это мояяяя вина, — продолжил Мигель.

— Нет, офицер, на самом деле… это яяяяяяя, — закончил Жорж.

Дурачиться, так дурачиться:

— Офицер, это моя вина. Я увидела лошадь и испугалась.

На этот раз не выдержали все: Мигель сквозь слезы сделал очередной глоток «Черчилля», Жорж закрыл лицо руками, Дженнаро без остановки смеялся, а я честными глазами смотрела на офицера, который поневоле переступил через порог нарастающего веселья.

— Я попрошу вас всех вернуться на официальную дорогу и пройти тест.

— А лошадь уже прошла? — Мигель не мог угомониться.

— Лошадь украли, — заявил офицер.

— Вот-вот, — прыснул Мигель. — На Мадейре преступления происходят, а вы к невинным людям придираетесь! Между прочим, это я ее попросил сесть за руль.

— Офицер, я могу все объяснить… наедине. — Мысль пришла в голову неожиданно, но очень вовремя. — Я могу объяснить. Пожалуйста, не заставляйте меня делать это публично.

Полицейский посмотрел на меня с долей недоверия, но все же отвел в сторону. Я прошептала ему на ухо ровно пять предложений. Он выкатил глаза и сказал: «Езжайте, не смею задерживать».

Мои друзья так и не поняли, что произошло. Я сказала полицейскому правду. У меня не было с собой жизненно важных таблеток, которые я принимаю по времени и ради которых мой женевский друг сдавал задним ходом по ночному тоннелю, дабы ускорить процесс.

Под утро Дженнаро подвез меня к «Frederico de Freitas» и на прощание произнес заветное «мадемуазель».

— Спасибо за все, — поблагодарила я.

— Откуда столько грусти? У вас есть мой номер. Но предполагаю, что я выйду на связь раньше, чем вы. Не забывайте о монетках.

Он ошибся.

Украдена из Музея Современного Искусства в Париже в мае 2010 года.

Текущий статус: картина уничтожена.

Я всегда условно делила свою жизнь на два периода: когда реальность радует больше, чем сны, и когда сны по всем параметрам превосходят реальность. В первом случае я с удовольствием просыпалась по утрам в предвкушении нового дня. Во втором — я могла оставаться в постели до трех-четырех часов пополудни, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Иногда поводом для счастья служит любимое дело, какой-либо человек или притаившийся за тучами солнечный луч, а иногда жизнь преподносит такие фатальные сюрпризы, что во избежание моральной катастрофы лучше отдаться на растерзание повелителю снов.

Это было то самое утро, когда потребность выспаться занимала почетное первое место в пирамиде Маслоу, но нейроны головного мозга выделяли убийственное количество эндорфинов. Я подорвалась с кровати за несколько часов до отвратительного звука будильника. Какое там спать… Кофе-машина издавала символичные звуки в то время, как я, занырнув с головой в огромнейший шкаф, перебирала яркие спортивные вещи. Это было то самое утро, когда мне не все равно. Не все равно, что надеть, в чем бежать и чем позавтракать. Я быстро натянула на себя огненно-оранжевый лифчик-топ, белую майку с разноцветными буквами и голубые адидасовские лосины с продольными молниями. Яркости. Мне хотелось яркости.

Кофе еще никогда не казался таким божественно вкусным. Обхватив руками колени, я сидела на балконе и задыхалась от жизни. Я воспроизводила каждую секунду минувших суток и никак не могла поверить, что мой еще совсем недавно рухнувший мир воскресили и оживили за считаные дни. Мысль о том, что я летела на Мадейру «страдать, забывать, отвыкать», лишь раззадорила постоянно возникающую улыбку на губах. Воспоминания об украденной лошади и шутках подвыпившего Мигеля подвергали меня очередным испытаниям: они вызывали смех и активное сердцебиение. Я доела остатки круассана и, расправившись с мякотью маракуйи, отправилась на традиционную пробежку.

Я бежала с такой впечатляющей легкостью, словно ночное гуляние обошло меня стороной: никакой тяжести, сонливости или дискомфорта. Местные жители и туристы провожали меня одобрительными взглядами, а какая-то пара старичков зааплодировала и даже произнесла «Bravo!». Другими словами, меня окутывала атмосфера душевности, открытости и бесконечной доброты.

Все шло по плану до тех пор, пока я не оказалась на крутом мозаичном спуске возле парка Санта-Катарина. Два мерсовских такси застыли на месте в безмолвном ожидании потенциальных клиентов, пока их пожилые водители вели эмоциональную беседу, примостившись на бетонном парапете. Они обратили на меня внимание гораздо раньше, чем я на них, и что-то во мне их изрядно развеселило. Поневоле испытываешь странное ощущение, когда два взрослых португальца смотрят на тебя и покатываются со смеху. Я на миг приостановилась, чтобы удостовериться, все ли в порядке с моим ярким нарядом. Нормальная, чистая, свежевыстиранная одежда. Пока я внимательно осматривала адидасовскую коллекцию, что-то теплое и очень мокрое коснулось моей икроножной мышцы. Это «что-то» лизнуло меня с такой страстью и остервенением, что одобренный Дженнаро оргазмический стон неизбежности рассек воздух, растворив немногочисленные тучи в мадейрском небе:

— Ойееееееееоооо………….

Конечно, я была за природу, животных и наполненный экзотикой мир, но обернуться и посмотреть, что именно присосалось к оголенной части ноги, особого желания не было. Да мне, в общем-то, и не пришлось себя насиловать. Через секунду передо мной нарисовалась большая черная собака, которая, эйфорически вывалив темно-синий язык, задыхалась от бега и игриво виляла хвостом.

«Спасибо, Господи! Я уж было подумала, что ты наказал меня за то, что я насмехалась над ворованным конем». — Я мысленно отсалютировала облакам.

Один из таксистов что-то сказал мне по-португальски:

— Простите, я не понимаю… Вы говорите по-английски?

— Пес бежал за тобой с самого верха, — засмеялся таксист.

— Серьезно?

— Да. Забавное зрелище.

Пес был прикольным и немного напоминал дьявола: черный-пречерный, довольно ухоженный, но явно бездомный.

— Пока, Люциферчик. — Я потрепала собаку по шерсти и вставила в уши наушники.

Какой там «пока»… Люциферчик так меня облюбовал, что оставил расставание за пределами моих желаний. У кого «пока», а у кого — не очень. Через минуту я поняла, что все у нас только начинается. Парень не отставал от меня ни на шаг. Я ускоряюсь — он ускоряется, я снижаю темп — он поступает аналогичным образом, я останавливаюсь и смеюсь — он делает то же самое, правда, без смеха. Глядя на нас, люди получали массовый заряд позитива, а я в свою очередь разрабатывала план, как же мне наконец избавиться от дьявольского спутника.