Александр Лапин - Святые грешники

Озеров поглядывает на изящную маленькую нахохлившуюся фигурку впереди. Любит его жена это дело. Наряжаться. Самый красивый у нее и национальный наряд. Любо-дорого поглядеть, когда она выйдет перед ним в новых торбасах [7] Торбаса — высокие меховые сапоги шерстью наружу. и кухлянке. Улыбчивая, смешливая, черноволосая, плосколицая, свежая. Закурит трубочку. Да опрокинет рюмочку. И скажет, и споет в озорных частушках все, что взбредет в голову. Тем и взяла его, вдового. А почему выбрала она его, то одному богу Кутху известно. Значит, судьба такая. Чего же и заморачиваться, раз такое дело. Единственное, чего не хватает — наследника. Хочет она ребенка. Может, будет еще? Поживем!

Гудит мотор. Бежит навстречу река. Камчаткой называется эта большая холодная вода, текущая с белоснежных сопок вокруг.

Осень только началась, а на улице уже такой утренний бодрящий морозец, что без крика водой из реки и не умоешься. Воздух вокруг как-то особенно прозрачен.

На берегах и в протоках в воде лежат огромные бревна. Это лиственницы. Когда-то, после войны, здесь работали леспромхозы. Валили это крепчайшее, могучее дерево. И сплавляли бревна по реке. К морю. Глупые люди. Много бревен теряли. Разве может сравниться выгода от загубленного леса с тем, что дает река и тайга человеку. Теперь лиственницы нет. Исчезли и леспромхозы. А половина ценного леса утонула. Застряла в протоках и на островах.

— Ой, смотри, бревно шевелится! — обернула раскрасневшееся от морозца лицо к Володьке жена.

Озеров глянул на приближающуюся песчаную косу и увидел нечто белое, длинное, с хвостом. Это нечто, завидев и заслышав движущийся по воде бат, зашевелилось и как-то неуклюже начало перемещаться по песку к воде. Володька прибавил газку и через пару секунд понял, что это, судя по всему, лахтак — морской заяц. Так называют здешние люди нерпу.

«Только почему-то она прямо-таки белая?»

Они подходят еще ближе. И «белое бревно» перекатывается прямо в воду. Поднимает крутую волну, на которой подпрыгивает идущий на скорости металлический бат.

Идут вперед.

— Слушай! Откуда так несет, воняет тухлым мясом? — спрашивает Озеров жену, когда они проходят мимо очередного завала из бревен.

— Жначит, я тебе так шкажу. Это, похоже, с рецки несет! — отвечает ему жена, обводя черными глазами панораму берега.

— С рецки! Это я сам чую! — передразнивает ее Озеров. И направляет бат к центру, чтобы не сесть ненароком на прибрежные камни.

— Может, сценок какой утонул?

Они проходят еще с полкилометра и натыкаются на бурую медвежью тушу с отрубленными головой и лапами. Туша лежит в воде, зацепившись за корягу. И, естественно, разлагается.

Озеров, увидев это безобразие, разражается руганью:

— Вот мерзавцы! Кто ж это сделал? Ну, убили животное, так хоть бы закопали. Негодяи какие! Проклятые бракаши!

Жена, приложив платок ко рту и носу, замечает:

— Это не местные. Чужаки! Кана — дьяволы. Да поразит их кыхкыг [8] Кыхкыг — молния (ительменск.). .

Бат выходит на широкое течение реки и, рассекая встречную волну, которую поднимает ветер, начинает двигаться вдоль заросшего огромными деревьями леса.

На подходе к «местам боевой и трудовой славы» водный путь им пересекает плывущий по воде горностай. Длинное, гибкое тело, извиваясь, прибавляет ходу, когда чувствует приближение лодки.

Володька оборачивается и видит, как зверек достигает заросшего кустами берега. Отряхивается от воды. И шмыгает в кусты.

Озеров облегченно вздыхает.

Наконец из-за поворота реки Камчатки показывается и их база. Дощатый домик на берегу с надписью «Приют Астропилота». Рядом беседка.

Бат, описав широкую разворотную дугу, утыкается металлическим носом в песчаный берег. Светлана, размахивая широко расставленными руками, чтобы удержать равновесие, выбирается из лодки на берег. Чалит веревку за плотно вбитый в землю колышек.

Начинается разгрузка.

Жизнь продолжается. Вечером они сходят на близлежащую кормовину [9] Кормовина — неглубокое, заросшее травами и кустарниками озерцо. . Туда прилетят стаи уток. Добудут с десяток птиц. И зажарят их. А потом будут долго сидеть у костра. Ужинать. И говорить о простых и насущных вещах.

Черный полноприводный «Мерседес» класса S он с большим трудом и совсем немалыми сомнениями (удобно ли) припарковал на стоянке, что находилась внизу, примерно в километре от лавры. Времена переменились. Теперь к обители и на таком представительском авто не подъедешь. Отгородилась она длинными заборами, обставилась запрещающими знаками. Не то что два десятка лет назад, когда он посетил ее впервые. Пришлось идти пешочком. Вверх по ступенькам. Туда, где вздымались толстенные стены и башни этого монастыря-крепости.

Поднялся на вымощенную площадь перед воротами. И прямиком ко вновь отстроенным краснокирпичным палатам, на широких дверях которых написано: «Туризм. Экскурсии».

Просторное помещение было полно разнообразного народа. Можно и потеряться в толпе. Но он твердо знал, что ищет. Подошел к деревянной стойке, за которой сидела молодая волоокая девушка со смешливыми подвижными губами.

— Мне нужна некто Мария Михайловна Золотова. Ей звонили…

— А она вон там! — девушка «в платье из ситца» внимательно глянула на него очами и кивнула в сторону полузакрытой двери. Затем подумала несколько секунд и, подойдя к двери, предупредила:

— Мария Михайловна! Тут к вам пришли!

Через минуту появилась одетая «по-православному», то есть в длинную юбку и закрытую кофту, с платком на голове, невысокая женщина с ясным, простым русским лицом. Синие глаза ее были спокойны. И бездонны. Как у Мадонны.

— Здравствуйте! — Она приветливо улыбалась.

— Здравствуйте! Я Дубравин. Вам звонили. Из Москвы. Из епархии.

— Мы вас ждем! — напевно сказала она. — И готовы показать все, что вас интересует.

— Может быть, надо заказать экскурсию? — Дубравин как человек деловой привык к тому, что в этом мире все стоит денег. И рассчитывать «на милости от природы» ему нечего.

— Нет! Нет! Вы наш гость! Наш человек. И дорогому гостю не надо беспокоиться. Что бы вы хотели увидеть?

Собственно говоря, он и сам точно не знал, что бы он хотел увидеть. И конечно, рассказывать о том, что в путь его отправил необычный сон-видение, он тоже не станет. Еще засмеют! Поэтому Дубравин уклончиво ответил, что он уже был в лавре много лет назад. Неверующим человеком. А сейчас он хотел бы вспомнить забытое. Освежить впечатление.

Сон случился недавно. После Иерусалима. Он выходит из храма. А навстречу ему то ли движутся, то ли плывут по воздуху три благообразных старца. В монашеских сияющих одеждах. Невероятно высокие, по-юношески стройные. С живыми блестящими глазами. Они улыбаются. И эти улыбки несут ему неизъяснимую радость. И счастье.