Александр Лапин - Святые грешники

— Ты как Архимед хочешь! — покачал головой Бауржан. — Дай мне точку опоры, и я переверну весь мир. Так не бывает. Надо пройти сорок ступеней. Семь стадий. От аммары, когда душа наполнена низменными качествами — завистью, жадностью, хвастливостью, — до высшей, седьмой, когда душа обретает качества совершенства, присущие только святым…

— Значит, мне не быть святым, — усмехнулся Турекул. А сам в это время думал про себя: «А все-таки на какой стадии нахожусь я сам? Конечно, не на первой. Кому мне завидовать? У меня есть все, что нужно. А лишнего не надо. Лишнее, оно только отягощает и усложняет жизнь. Но и не святой я тоже! Может быть, четвертая — когда наступает покой, душа обретает успокоение. Нет, покоя пока тоже нет. Значит, все-таки третья стадия — мулхамла. Когда есть чувство удовлетворения, терпения, прощения и снисходительности».

— Скорее всего, главное звено у нас, суфиев, — это зикр, — наконец ответил Бауржан. — Такое поминание Бога, которое в буквальном смысле рождается в сердце и исторгается оттуда. Есть два вида зикра. Громкий зикр. И тихий. Оба очень действенны. Но каждый выбирает свою дорогу… Давай закончим экскурсию по мавзолею. И потом я тебе что-то покажу.

Народ собирается в простом сельском дворе. Широком и с высоким забором. Люди разные. Простолюдины и интеллигенты. Старые и молодые. Бородатые и безбородые. В тюбетейках и вой лочных белых шапках с узорами. В чапанах и плащах, надетых поверх костюмов.

В центре наставник — пир. Такой мужичок-боровичок. На голове его то ли белая чалма, то ли тюрбан. Красное, загорелое лицо окаймлено черной бородкой.

Народ выстраивается в круг, а пир начинает поучение. Медленно и торжественно, вглядываясь в лица своих мюридов [21] Мюрид — ученик (в суфизме). , он ведет рассказ:

— Однажды великий проповедник, суфий из города Шираз, завел разговор о любви. Он вспомнил Халладжа, который, не колеблясь, ставил любовь даже выше веры. Рассказал о том, что любовь — это Божественная милость, без которой человек никогда бы не узнал, что такое книга и что такое вера. А также отметил, что любовь человека и Бога всегда взаимны. Ибо когда Господь полюбит своего раба, то и тот сможет полюбить его…

Пока пир говорил, внимание Амантая привлек седобородый, важный аксакал с загорелым морщинистым беззубым лицом, который внимательно, словно стараясь запомнить, вглядывался в окружающих.

«Уж не шпионит ли он? — даже подумал Турекул. Но затем отбросил эту мысль: — Что за глупости? Здесь нет ничего противозаконного. Чистая религия!»

И продолжил слушать пира.

— …Проповедник из Шираза привел описание состояния истинно любящего в поэтических образах, которые оставил великий суфий Баязид. Вот оно: «Я бродил по степи, прошел дождь любви, и почва была влажной: подобно тому, как ноги человека ступают по розовому саду, так мои ноги ступали по любви». Сказал он тогда много слов о любви не только к Богу, но и между людьми. Между мужчиной и женщиной. Вспомнил он и рубаи Хайяма.

Пир остановился. Взял паузу. Передохнул. И продолжил:

— И он говорил о любви так проникновенно и красиво, что все слушатели изошли слезами. Но вот проповедь закончилась. И один из его слушателей заметил, что у него пропал стоявший рядом осел. В тревоге он спросил проповедника и собравшихся: не видел ли кто, куда делось животное?

Все молчали. А проповедник между тем продолжил беседу. Он спросил собравшихся:

— Есть ли среди вас кто-либо, кому не довелось испытать любви?

Один недоумок, уродливый и грязный, но, кроме того, еще и глупый, вскочил на ноги и с гордостью заявил:

— Это я!

— Ты человек, чье сердце никогда не было охвачено любовью? — спросил старейший.

— Да! — ответил недоумок.

Тогда мудрец сказал:

— Эй, хозяин осла! Я нашел твою скотину. Иди забери его!

Такой неожиданный конец проповеди о любви как-то даже ошарашил всех собравшихся во дворе. Раздался смех. А пир продолжил:

— Без любви никогда не понять суфизма. Потому что наша вера подобна вселенной, которую не охватить взором. И вам надо не пытаться освоить все и сразу, а идти к главному. К любви. К Аллаху! Это путь к истине, по которому я поведу вас!

Где-то под крышей дома раздается бой барабана, ему начинает аккомпанировать то ли домра, то ли балалайка. Пир Исматулла Абдугаппар заводит речитатив. Его редкозубый рот выдает такой взвизгивающий, всхлипывающий звук, что Амантай в нем слышит то ли вой плакальщиц, то ли какую-то бесконечную мантру, которую он не может разобрать из-за этого всхлипывающего речитатива. В голосе пира слышно что-то больное, истерическое, бабье.

— Это громкий зикр. Зикр пилы! — коротко говорит ему на ухо стоящий рядом Бауржан.

Начинается движуха. Вся толпа, вслед за шейхом, пританцовывая, шаг за шагом движется по кругу. При этом все одновременно дергают головой справа налево и повторяют раз за разом: «Ху-ху, Хайи! Ху-ху, Хайи!»

При каждом таком движении ритмично и четко вдыхая и выдыхая воздух.

Они тоже постепенно включаются в этот процесс.

Амантай чувствует, как с каждым шагом на него откуда-то сверху или снизу, а может, от рядом идущих людей, начинает спускаться какой-то морок, похожий на невидимую, но обволакивающую мозги вязкую субстанцию.

Ритмичные движения людей, хлопки ладоней становятся все более резкими, отрывистыми. Некоторые наиболее экзальтированные участники по ходу дела закатывают глаза. У других на губах выступает пена.

Люди постепенно впадают в транс.

Один начинает рвать на себе рубаху. Двое, обернувшись друг к другу, обнимаются со слезами на глазах.

Странное дело, но ему уйти в забытье не удается. Какой-то невидимый самонаблюдатель живет в нем. И мешает впасть в это экстатическое состояние под названием «хал». Мало того, он, глядя на разошедшихся мюридов Исматуллы, чувствует какое-то неприятное раздражение. И его эстетическое чувство восстает против: «Господи! Да все это похоже на танцы первобытных народов! Не хватает только костра посередине. И кровавых жертв. Разве так славят Аллаха духовно развитые люди?!»

И еще он чувствует, что его высокий статус по жизни мешает ему слиться с этой толпой, с этими «чабанами», как мысленно про себя он определяет участников этого действа.

Но рано или поздно все заканчивается.

Молящиеся после всех рыданий, воплей, заламывания рук, падений наземь и других сопровождавших этот диковинный для него и привычный для них зикр, стали приходить в себя. «Оклёмываться».

Бауржан, возбужденный и вспотевший, зовет Амантая знакомиться с Исматуллой Абдугаппаром.

Он представляет Турекула, назвав его по должности. А затем, приложив руку к груди, представляет и самого проповедника: