Йозеф Кадлец - Повести

Он и сам не понимал, отчего это вдруг так разоткровенничался, но ему было приятно, что она внимательно слушала его. Сама она сказала, что тоже живет довольно замкнуто и у нее нет настоящих друзей, хотя поклонников хоть отбавляй, но ее не интересуют ни случайные и кратковременные знакомства, ни любовь на одну ночь, что у нее есть свои представления о жизни, что таких людей, кому она могла бы открыть сердце, в ее окружении нет. Она говорила, что в большом городе человек всегда ограничен определенным кругом людей и выйти за его пределы, оказаться вне его влияния бывает очень трудно.

Двоих случайно встретившихся людей потянуло друг к другу — один у другого невольно искал понимания, и это сближало их, связывало незримыми узами, хотя они ничего не знали друг о друге, разве то немногое, что успели рассказать о себе в пути. И в то же время оба чувствовали, что это, возможно, начало чего-то, что обоим смутно видится в туманной мгле, и что от них самих зависит, продолжатся ли их беседы в будущем.

Звали ее Индра. На пустой коробочке от сигарет она написала ему номер телефона, по-видимому, той конторы, где работала, и попросила позвонить, когда он сочтет возможным.

И снова затхлый воздух проходной комнаты с двумя кроватями и огромным обеденным столом, покрытым темной вязаной скатертью. Вокруг стола дюжина стульев, оставшихся от тех времен, когда в этой просторной комнате собиралась вся семья, а сейчас они лишь заполняли пустое пространство и напоминали театральный реквизит.

Во всем доме господствовала ничем не нарушаемая тишина, особенно ощутимая в полночь, когда все шумы, голоса, скрипы дверей замирают и слышно только размеренное тиканье часов да иногда собственное дыхание, собственное робкое присутствие в этой гробовой тишине.

Людвик открыл окно — проветрить помещение; едва уловимый ветерок принес с собой отдаленный шум города, в эту пору удивительно спокойного, словно не было в нем лихорадочной повседневной суеты.

Он уже собрался лечь спать, когда в прихожей раздались нетерпеливые звонки. Никого из квартирантов дома не было. Инженер Дашек возвращался в понедельник утром, пан Пенка бродил бог знает где, а хозяйка давно спала. Людвик, натянув брюки, направился к двери взглянуть, кто это в сей поздний час беспокоит людей.

За дверью стояла барышня Коцианова. Она суетливо копалась в своей сумочке, перебирала носовые платочки, перчатки, щипчики и, даже не взглянув на Людвика, вслух выражала свою досаду.

— Куда запропастились эти ключи?.. Если бы знать, где их посеяла… Как не повезет, так уже во всем… Еще эти идиотские ключи…

Хотя она была довольно нарядно одета, будто возвращалась с танцевального вечера, все на ней было весьма неряшливо: волосы взлохмачены, бантик сбился, что-то не застегнуто, что-то не завязано, глаза осоловелые, и на расстоянии ощущался сладковатый запах вина.

Вступив в прихожую, она набросилась на Людвика:

— Чего так на меня уставился? Не видел, что ли, нализавшуюся бабу?

Не проронив ни слова, Людвик пошел в свою комнату.

— Подожди, — остановила она его. — Это ты тот новый квартирант, что ходит спать, как курица на насест? Нам надо бы с тобой познакомиться, или ты не хочешь? Зайди ко мне на чашку кофе.

— Спасибо, уже поздно, — ответил Людвик, — да и кофе я на ночь не пью…

— Тогда можно выпить чего-нибудь другого, — не отпускала она его. — И не кривляйся, как изнеженная барышня. Ты же мужчина, верно? И не отказывайся, если женщина тебя приглашает. А мне необходимо с кем-нибудь поговорить…

— О чем?

— Сейчас увидим, — ответила она, крепко сжав его руку повыше локтя, и с силой потащила к своей комнате. — Еще неизвестно, можно ли с тобой вообще о чем-нибудь разговаривать.

Когда в темной комнате, пропахшей знакомым запахом духов, она зажгла свет, Людвику бросился в глаза удивительный беспорядок: все было раскидано, повсюду валялись предметы ее туалета — на дверце шкафа, на окне, на постели, на спинках стульев, болтались разноцветные яркие платья вместе с плечиками в полумраке неуютной комнаты. Она сразу же принялась наводить порядок: платья засовывала в шкаф как попало, некоторые сваливались с плечиков, но она не обращала на это внимания, лишь бы поскорее убрать их с глаз долой.

— Ну вот, — проговорила она, когда швырнула в шкаф последнее платье. — Теперь вроде порядок.

— Ради меня не следовало бы этого делать, — хрипло проговорил Людвик. — Мне все равно…

— Садись, — предложила она. — Я только оденусь по-домашнему.

Она сняла туфли нога о ногу — они так и остались посреди комнаты, — потом сбросила с себя темно-синий пиджачок и осталась в светлой блузке. С натугой расстегнула бюстгальтер, с некоторыми затруднениями извлекла его из-под блузки и, держа в руке, похвасталась:

— Красивый бюстгальтер, а? Только маловат, давит, поэтому стараешься поскорее избавиться от этого панциря…

И она развязно рассмеялась.

Людвик сидел в кресле немного смущенный. Он смотрел на нее и пытался угадать, зачем она позвала его к себе. Она не казалась ему такой уж пьяной, хотя и трезвой ее не назовешь.

— Меня зовут Лили, — сказала она и протянула Людвику руку. — Можешь иногда по вечерам заходить ко мне… если я буду дома…

— Я работаю сверхурочно. Прихожу поздно…

Она снова рассмеялась.

— И у меня тоже сверхурочная работа. Возвращаюсь ночью. Даже в воскресенье, как сегодня…

— А чем вы занимаетесь? — заинтересовался Людвик.

— Всем, что нужно. Я и воспитательница, и санитарка, и собеседница, а то и сестра милосердия. Могу быть всем, кем захотят меня видеть…

— И это все за деньги?

— Просто так даже кура лапой не двинет, — как-то неприятно засмеялась она. — А я довольно дорогая помощница…

Коцианова подошла к низенькой полочке, взяла уже початую бутылку ликера и разлила по рюмкам. Потом села напротив Людвика. Расстегнутая блузка распахнулась так, что открылись округлые полные груди. Она и не пыталась их закрыть, явно проверяя, какое впечатление это произведет на соседа. Людвик невольно опустил глаза, его так и тянуло взглянуть на ее грудь.

Она заметила его смущение, но вместо того, чтобы застегнуть пуговки, обеими руками еще шире распахнула блузку, совсем оголив свое пышное богатство.

— Ведь правда, у меня красивая грудь, а? Такой ты в жизни не видел. Это, пожалуй, самое красивое, что есть у меня. Любой мужчина с ума сойдет…

Людвик оторопело молчал.

— Ты знай это, дорогой, — продолжала она совершенно трезвым и серьезным голосом. — И не думай, что я какая-нибудь потаскуха. Мужчин я выбираю по своему вкусу. И если с кем-нибудь из них вступаю в отношения, так уж знаю, почему это делаю…